Кимберли Дертинг - Клятва

Было такое чувство, будто целая жизнь прошла с тем пор, как родители выставили сестру и меня на атакованные улицы.

Впереди стоял наш дом в тишине и полной темноте.

Вокруг меня ползло отчаяние, сжимая, пока я думала, что легкие могут разрушиться.

На пороге я поставила Анжелину на землю еще раз и толкнула дверь.

Открыто.

Родители никогда не оставляли дверь открытой раньше.

Я открыла ее внутрь, скрип петлей объявил о нашем прибытии.

Я держала Анжелину за своими ногами, защищая ее, пока мое горло сжималось.

Как Торговцы мы были лишены электрических фонарей в доме, они были роскошью не по доходам нашей семьи. Так что я возилась внутри двери в поисках лампы, которая всегда была там.

Но в этот раз не было, так же, как на столе.

Удушье от страха стало чем-то реальным.

“Останься тут,” — попросила я мягко. Но Анжелина сжала руку сильнее, ступая за мной, отказываясь отставать от меня.

Я с трудом моргнула, пытаясь приспособиться к отсутствию света в стенах собственного дома.

Когда я снова сделала шаг, стекло хрустнуло под ногами, и хватка Анжелины стала отчаянной.

Каждый шаг был громкий, и внутри я содрогалась от шума, который создавала.

Я бесцельно пыталась что-то нащупать в темноте руками.

Я подпрыгнула, когда наткнулась на большой обеденный стол, за которым мы кушали, но, по крайней мере, теперь у меня был ориентир.

Пальцы прошлись по его поцарапанной поверхности, чувствуя знакомые трещинки, которые всегда там были, и затем на меня нахлынуло облегчение, когда пальцы задели свечу точно там, где она и должна была быть, в центре стола.

Я прошла вокруг стола, взяв свечу, к буфету и порылась в ящике в поисках спичек, которые, знала, что найду.

Это бледное пламя было прекраснее всякого рассвета, что я когда-либо видела.

Я тяжело вздохнула, глядя на него.

Свет дал мне смелости попробовать необходимый мне голос впервые с момента, как переступила порог.

Это только выглядело органичным, позвать родителей на языке, который они предпочитали.

Я повернулась вокруг себя, Анжелина все цеплялась за меня, пока я исследовала дом.

“Мам! Пап!”

Слова едва достигли языка, как я сглотнула их.

Мой дом — наш дом — не мог быть более разрушен, будто бомбы нашли путь внутрь.

Но знала, дело не в этом.

Стены все еще стояли, все еще крепкие.

Пальцы Анжелины сжали мою руку.

“Я не знаю.”

.

.

Ответила я с тихим дыханием.

Я просканировала глазами каждый угол, каждое место, которого достигал свет, надеясь, что мы были одни, что, кто бы это ни сделал, он уже покинул наш дом.

Теперь я знала, без сомнений, родителей здесь не было.

Что-то заставило их уйти.

Разбитая лампа у двери была только началом, дом был разграблен.

Мебель перевернута.

Подушки разодраны, и то, чем они были набиты, словно кровь, заполняло пол.

Книги и фотографии выглядели так, будто их случайно сдул сильный ветер, а в некоторых местах даже половицы были оторваны от балок.

Я не имела никакой идеи, для чего.

Первым инстинктом было бежать, забрать Анжелину отсюда, на тот случай, если те, кто за это ответственнен, вернутся.

Но это был наш дом, и нам некуда больше идти.

По крайней мере, до тех пор, пока я не получила некоторые ответы.

И я отчаянно хотела узнать, что случилось с родителями.

Анжелина спала на диване, я собрала и набила, как смогла, подушки.

Я не хотела, чтобы она спала в своей кровати, это слишком далеко от того места, где я работала над восстановлением некоего подобия порядка, исправляя повреждения, нанесенные нашему дому.

И она не возражала, она просто свернулась клубочком, громко зевнула и позволила мне укрыть ее одеялом, чтобы ей было теплее.

Сомневаюсь, что она хотела быть далеко от меня также.

Я сделала все возможное, чтобы вернуть мебель на места, а затем смела осколки разбитой лампы от входа и собрала бумаги, книги и фотографии с пола.

Большинство из вещей, которые мне попадались, были знакомые, каждая как часть нашего домашнего очага: написанные рецепты, детские книжки, которые отец читал вслух сначала мне, а потом и Анжелине, маленькая стопка фотографий, что родители могли себе позволить на наш скромный бюджет.

Но попадались и менее узнаваемые вещицы.

Поломанная резная коробочка лежала среди всего прочего у дыры в полу, и я знала, что никогда не видела ее прежде.

Внутри были документы, большинство из которых выглядело старыми, старше, чем поколение моих родителей. Бумага, на которой они были напечатаны, была хрупкой и сворачивалась по краям, чернила исчезли от времени.

Я пролистала их, но не нашла ничего примечательного в их содержании.

Устаревшие сделки с землей, судебные решения и личная переписка, в основном со времен Суверенной Революции.

Но среди них были выцветшие портреты, которые я не узнала.

Старые, но красивые.

И странно призрачные.

Я сидела на коленях, перебирая их и очерчивая пальцами уставившиеся на меня лица.

Я знала этих людей, этих незнакомцев.

Мужчин, женщин, детей.

Я узнавала их позы, выражения их лиц, их черты.

Я изучала фото мужчины, и улыбка коснулась моих губ и моих глаз, как бы перейдя с его губ, его глаз, паутины его светлых волос.

Его лицо было лицом моего отца.

И отца моей сестры, думала я, глядя на спящую на диване Анжелину.

Я протянула руку и пробежалась пальцами по моим щекам, моему носу и моему подбородку.

По мне.

Но кто были эти люди? Почему я никогда не видела этих портретов раньше?

Я вгляделась, пытаясь найти подсказку.

На нескольких фотографиях на мужчинах были своего рода шарфы с одинаковыми эмблемами на каждом.

Я нагнулась и поднесла фотографии ближе к лампе на полу рядом со мной, пытаясь расшифровать надписи на эмблеме.

Но изображение было слишком нечетким, слишком размытым.

Нахлынуло разочарование, и я зажмурилась, пытаясь понять, что же так грызло меня по поводу этих фотографий.

Я взглянула на разрушенную коробочку.

Из кусочков я смогла найти части того же символа, что носили мужчины с фотографий, только теперь он был раздроблен.

Я осторожно начала собирать их вместе, как пазл, используя фотографии как руководство.

Снаружи, с улицы, послышались голоса.

Они казались далекими, из другой жизни.

Когда я, наконец, закончила, то, удивляясь, принялась изучать эмблему.

Она была красива, мастерски вырезана.

Но не говорила ничего.

Просто узор.

Блестяще запутанный узор.

Я вздохнула, пробегая пальцами по его красивой витиеватой поверхности.

.

.

И тут мир вокруг меня задрожал.

Перед глазами все поплыло, и на мгновение я не осознавала ничего, кроме ощущений под моими прикосновениями.