Ольга Безмирная - Танец стихий

— Я надеюсь, в твои планы не входит моя скоропостижная гибель? — я подозрительно покосилась на чашку.

Похоже, ведунья обиделась, она грубо сунула мне чашку, буркнула, что это «повысит бодрость», и ретировалась из комнаты. Уж и поворчать немного нельзя! Я вдохнула чудесный аромат, и, проорав «спасибо» в сторону открытой двери, выпила зелье, маскировавшееся чаем.

Сладко потянувшись, поднялась с влажной постели. Кошмар оставил о себе на память липкий пот на всем теле, поэтому я быстро обтерлась полотенцем, смочив его холодной водой из кувшина. И лишь потом громко спросила:

— А сколько у меня еще времени? — ответом была тишина, и я добавила извиняющимся тоном: — Ну, хватит дуться, подруга! После таких жутких снов вообще странно, что я все еще веду себя вполне адекватно…

— Я не дуюсь, а пытаюсь разгладить твои наряды, — раздалось из соседней комнаты, — а выход твой через пятьдесят унов… примерно. А тебе, что, кошмар приснился?

— Еще какой, — буркнула я, содрогнувшись от воспоминания. — А пятьдесят унов — это сколько? Я не очень разбираюсь в течении времени в вашем мире…

Потом вошла в комнату и увидела Марвию за работой. От ярких сценических костюмов, развешанных на мебели, и действительно находящихся в жутко смятом состоянии, летели разноцветные искорки.

— Вот, прошел один ун, — кивнула ведунья.

Я глянула на часики: примерно полторы минуты. Значит пятьдесят унов — это чуть больше часа. Да, часа тут мало: если тут вдруг найдет хороший утюг с отпаривателем, я буду корпеть часа три, как минимум. Но тут ведьма, метнув на меня лукавый взгляд, торжественно щелкнула пальцами, и костюмы стали выглядеть так, как будто их выгладили лучшие специалисты в этой отрасли. Я восхищённо вдохнула, ведунья гордо улыбнулась и продолжила:

— А дальше все просто: тысяча унов — диос?

— Диос? — звучало, словно что-то на испанском.

— Ну, день и ночь, — нетерпеливо отмахнулась Марвия. — Ревень — шестьдесят диос, ходень — сорок. Ревень и ходень — сота. Понятно?

— Более-менее, — улыбнулась я и порылась в полупустой сумке, пытаясь найти хоть что-то, способное хоть немного прояснить мне свою собственную жизнь.

Косметичка, лак для волос, салфетки для снятия макияжа, накладные ресницы… ключи. Ни фото, ни кошелька. Хотя, возможно, кошелек просто выпал из кармана при падении… Тяжело вздохнув, я быстро нанесла макияж. Марвия смотрела на этот процесс с почти суеверным ужасом:

— Зачем это? — потрясенно спросила она, наблюдая за тем, как я приклеиваю накладные ресницы.

— Не знаю, — пожала я плечами. — У нас считается, что так красивее. Наверное, я просто делаю то, что привыкла делать перед выступлением… если я, конечно, на самом деле, танцовщица.

И вот в костюме и почти с безупречным макияжем я аккуратно спустилась вниз, мучительно припоминая дорогу. Войдя в комнатку перед сценой корчмы, я вздохнула с облегчением: контуженная память вроде справилась. Ведунья важно несла за мной CDплеер, словно это было самое ценное сокровище мира. В комнатке никого не было: похоже, я выступаю первой. А может и единственной. Это несколько нервировало, всегда трудно быть первой. Подруга обняла меня, стараясь не помять, пожелала удачи и ретировалась в зал.

Вошёл Дик, окинул меня восхищенным взглядом черных глаз и присвистнул:

— Видимо, ты и вправду танцовщица!

— Ты сомневался и хотел, чтобы я выступила? — засмеялась я.

— От этого пройдохи можно ждать чего угодно! Я подумал, что он направил ко мне скрывающуюся анахку-отступницу, — усмехнулся он. Потом стал серьёзным: — Теперь все в твоих руках… и ногах. Удачи тебе и не переживай, независимо от результата, ты под моей защитой.

Великан вышел, почти согнувшись пополам под косяком. А я глубоко вздохнула, прогоняя нервную дрожь в негнущихся коленках, и, перекрестившись, вышла в зал. Прошла по скрипучей деревянной сцене в тени тяжелого пыльного занавеса и поставила плеер в конце зала, задав программу проигрыша мелодии через пять минут. Потом прошла на середину сцены и сосредоточилась на своем состоянии. Сейчас мне оставалось только довериться собственному телу, так как сам процесс танца я не помнила напрочь. Даже не знала стиль, в котором я обычно танцую: только судя по костюмам, можно предположить, что это — восток.

За занавесом слышен равномерный гул. Что ж, кеприйцы веселятся, все правильно, надо же как-то разнообразить свою жизнь. По ткани проплыла огромная тень, и громоподобный голос произнёс:

— Тихо! — и настала неправдоподобная тишина, как будто кто-то выключил звук, — Представление начинается! — чуть тише добавил Дик.

Стоя на сцене, я отчитывала мгновения, оставшиеся до начала мелодии. Занавес медленно отъезжал в сторону, и я оказалась в столбике переливающегося света. Сердце колотилось так, что это наверняка было слышно и зрителям. По залу прокатился вздох, как ветерок: я уже поняла, что в Кеприи все готовы поверить в реальность золотого блеска фальшивых камней.

И сейчас, на сцене, зритель не видит подделки. У него перед глазами диковинная фигурка, наряженная в костюм из мягко переливающего фиолетового атласа, поверх которого слой органзы, меняющей свет от угла зрения от сиреневого до красного. Прозрачная ткань создает образ воздушности и богато украшена золотыми восточными узорами и блестящим водопадом бисерной навески, которая при малейшем движении тела искрит и сверкает в луче света до рези в глазах.

Несколько мгновений пролетели для меня часом неподвижности на сцене. Глаза отказывались воспринимать публику как что-то осуществленное. Я уже совсем извелась от переживания: смогу я станцевать нечто зрелищное, или нет. А если я ошибаюсь: сны — ложь, а я вовсе не умею танцевать? Как бы помидорами не закидали. Хотя они по цвету и сочетаются с костюмом… Похоже, не люблю я томаты. И мне уже все равно, свежие или тухлые.

И тут в цветном расплывчатом пятне публики, которое упорно видели мои непослушные гляделки, я отчетливо увидела глаза . Не знаю, чем они меня зацепили. Конечно, явно нечеловеческие, цвета редкого красноватого янтаря, они словно светились, притягивали, гипнотизировали… Наконец началась музыка. Неожиданно для самой себя, успокоившись при первых же звуках, я постаралась прогнать все мысли, предоставив телу двигаться, как оно пожелает. Рука плавно двинулась вверх, словно птица махнула крылом. Захлест, поворот, змейка… Тело легко выполняло отточенные четкие движения. В памяти вдруг всплыли воспоминания о долгих часах, проведенных у станка: я на самом деле — танцовщица!

И сейчас танцевала для этих глаз. Выражая любовь ко всему живому, любовь к самой жизни, воплощала в танце восхищение прекрасным и необычным. Все это я видела в особенных глазах. Тело повторяло замысловатые позиции танца, а душа пела и искрилась, заполняя воздух, словно в новогоднюю ночь разноцветными конфетти. Казалось, что я вышла за пределы тела и объемом уже превысила окружающий столб света. Вокруг засверкали все краски жизни, засветилась радуга и тут же распалась на миллиарды светлячков. Словно кролик у фокусника, ниоткуда возникли и запорхали невиданной красоты птицы, а под ногами зацвели цветы, источающие аромат божественного нектара.