Линда Джонс - Лунная ведьма

Никто никогда не говорил императору Себастьену, что порученное им дело невыполнимо. Но если Борс признается в провале своей миссии, то будет отослан снова, на сей раз с большим количеством солдат. А как же награда, ради получения которой он так много трудился? Поэтому Борс предстал перед императором в тронном зале под сияющими лучами утреннего солнца и соврал:

— Она мертва, — просто сказал он. — Животное, укравшее рыжую ведьму, разорвало её на части, скорее всего в тот же самый день.

— Ты принёс доказательства? Голову? Окровавленное платье? Хоть что-нибудь?

— Милорд, мы действительно нашли останки, но они выглядели слишком неприятно, чтобы нести их в ваш прекрасный дворец, и… мм… сильно пахли.

Сегодня император пребывал в особенно скверном настроении. Императрица на встрече не присутствовала, и рядом с правителем стоял лишь угрюмый, безмолвный жрец.

— Ты потерял восемь моих людей в поисках мёртвой женщины?

— Мы столкнулись с огромной пумой…

— Разве я просил оправданий? — император медленно встал. — Я сам виноват, что поручил тебе столь деликатное дело. Доставить сюда двух женщин. Неужели это так сложно?

— Милорд…

— Молчать! — Себастьен сошёл с помоста. Судя по выражению его лица, Борсу не стоило рассчитывать на награду за доставку одной ведьмы. Ни на должность шерифа, ни на получение важного поста во дворце. — Ты выбрал очень тягостный момент, чтобы разочаровать меня.

— Я хотел бы сообщить второй ведьме о смерти сестры, — попросил Борс.

— Неужели?

— Да. Она принесёт беду. Надеюсь, вы надёжно её заперли, и ведьма никому больше не сможет навредить.

— Ты даёшь мне совет? — император продолжал лениво приближаться к Борсу.

— Я видел насколько она опасна, милорд. Я желаю лишь лучшего для Каламбьяна. И для вас, разумеется.

— Тогда, возможно, тебе следовало выполнить задание как следует.

Он никогда не замечал, насколько высок император Себастьен, однако сейчас, стоя с ним почти лицом к лицу, не мог не обратить на это внимание. Император был величественным и стройным, а холод его взгляда пробирал до костей…

Борс не догадывался об опасности, пока не почувствовал, как ему в живот вонзился клинок.

— Ты некомпетентный болван, — тихо сказал император, — и не стоишь ни пузырька пэнвира, ни еды, которой я чувствовал бы себя обязанным кормить тебя, если бы запер на двенадцатом уровне.

— Но… но… — Борс посмотрел на свой живот. Оттуда торчал нож императора, а по рубашке растекалось пятно крови.

Эту рубашку ему сшила жена. Он не видел её больше года и по многу месяцев даже не вспоминал о ней.

Себастьен плавно повернул лезвие. Борс закричал от новой, острой волны боли и начал падать, но император поддержал его. Себастьен оказался сильным, намного сильнее, чем выглядел.

Борс знал, что ему предстоит медленно и мучительно истечь кровью, поскольку не существовало худшего ранения, чем в живот. Император слегка склонился к нему.

— Я не выношу некомпетентность, — приглушённо сообщил он. — Ты не просто оплошал, ты чудовищно меня подвёл. — Он повторно провернул лезвие, на сей раз резче, и Борс снова взвыл. Он кричал и умолял. Не о жизни, для этого было слишком поздно. Он молил о быстрой смерти.

Себастьен выдернул нож и позволил Борсу рухнуть на пол. Потом наклонился, вытер лезвие о чистую часть рубашки и отвернулся, велев одному из солдат:

— Избавься потом от этого мусора, — юный, мертвенно-бледный страж кивнул, и император перевёл внимание к жрецу на помосте.

— Бреккиэн, — радушно окликнул Себастьен, выбросив из мыслей корчащегося на полу человека, — пока это неприятное дело завершается, я собираюсь выпить бокал вина. Не хотите ко мне присоединиться?

Прошла неделя с тех пор, как они с Рином стали мужем и женой во всех отношениях, но Жульетт ничуть не устала от их совместных занятий. Последние три дня она изучала королевские обязанности, обычаи энвинцев, знакомилась с советниками, жрицами, главами различных кланов и сыновьями прежней королевы, от которых ожидала враждебности, поскольку её положение естественным образом отнимало у них часть власти, однако не ощутила с их стороны ни гнева, ни негодования. Все они знали, как сильно Этэйна желала уйти из жизни, и вместо жажды удержать власть чувствовали облегчение от того, что трон заняла новая королева.

Они хотели того же, что и Рин. Жить в простом доме, заботиться о своей семье… самых обычных и прекрасных вещей. Жульетт ещё не призналась, что собирается придумать новый, мирный способ управления Энвином. Она не собиралась отказываться от простой жизни, о которой мечтали они с Рином.

Она попросила всех сыновей Этэйны остаться в должностях советников, если они не против, поскольку её собственные дети не смогут принять на себя эти обязанности ещё многие, многие годы.

В месте, где помимо нечаянных стычек с карадонцами не случалось никаких конфликтов, править было легко. Порой среди кланов возникали разногласия, но они носили тривиальный характер, и Жульетт без труда разрешала незначительные спорные вопросы.

Большинство её обязанностей относились к социальной сфере. Она развлекала глав кланов во время роскошных, сопровождаемых музыкой, ужинов и планировала проведение ближайших торжеств. У энвинцев было много праздников и фестивалей, посвящённых луне, местным богам и богиням и прежним выдающимся королевам. Теперь, когда Этэйны не стало, состоится новый праздник, отмечавший её длительное правление, а потом народ поприветствует восхождение на трон Жульетт.

Она провела долгий день за деловыми встречами и организацией фестиваля, который пройдёт перед следующим полнолунием. Люди нарядятся в маскарадные костюмы и выйдут на улицы города петь, танцевать и играть, а в главном тронном зале дворца состоится званый вечер.

Для девушки, чья жизнь до приезда в город протекала в простом домике почти без соприкосновений с внешним миром, произошедшие перемены были значительными.

Жульетт взволнованно бродила по спальне, ожидая прихода Рина. Последние трое суток она посвящала дневные часы делам, однако ночи оставляла для него. Её снедал жар, как Рин это называл. Она могла думать только о моменте, когда снова окажется в его объятиях, и хотя яростная потребность первых четырёх дней, когда они не выходили из её покоев, спала, к ночи Жульетт жаждала прикосновений мужа едва ли не до безумия.

Она никогда не считала себя чувственной и до встречи с Рином планировала провести жизнь в одиночестве и целомудрии. Теперь же от одной мысли о нем едва ли не начинала чувствовать, как он двигается рядом и внутри неё.

Дверь открылась, вошёл Рин, и Жульетт помчалась ему навстречу. Ухватив за рубашку, потянула мужа к себе для поцелуя и приоткрыла губы. Если бы могла, она поглотила бы его, и Рин чувствовал по отношению к ней то же самое.