Изольда Северная - Ups & Downs

— Иди ко мне, Аарон. — Она говорила это так сладко и нежно, словно его имя было ключом от рая. Словно из этого имени рождалось ее наслаждение. — Я так скучала… я нуждаюсь в тебе. Прошу… сейчас…. Прошу…

Аарон медленно, наслаждаясь чувственной беспомощностью Джуди перед своими желаниями, подошел к ней, невольно отмечая для себя одну вещь.

Он предпочел бы провести этот вечер за теми дурацкими вопросами со своей Шерри.

Боже, она не видела этого мужчину целую неделю, а казалось, прошла вечность. Тело тоже так считало, реагируя на хозяина этой великолепной квартиры остро и ярко. Она готова была кончить от одного звука его голоса.

Она хотела эти руки на своей коже, она хотела эти твердые, греховно красивые губы на своих губах, его взгляд на себе, а еще его твердое, мощное естество глубоко внутри себя. Она помнила, как он великолепен, двигаясь в ней, будучи сверху или позади, удерживая ее бедра своими руками.

И она хотела ощутить это все. Прямо. Сейчас.

Мужчина был так близко. Прямо напротив нее. Ее желание, исполнение всех самых греховных фантазий — он был рядом.

— Ч-что это… — Пробормотала она, услышав стук и звук разбиваемого стекла в отдалении.

Она посмотрела на своего мужчину, замечая, как он помрачнел, глядя в сторону. Туда, откуда доносился шум.

— Это мой котенок, детка. Моя маленькая… девочка. — Проговорил тихо мужчина.

— Котенок. — Она была почти ошарашена. Никогда бы не подумала, что этот мужчина может завести себе котенка. Он выглядел слишком жестким и устрашающим. Но… котенок? Эта мысль возбуждает. — Можно мне… посмотреть?

— Детка. Мне казалось, ты пришла ко мне. — Прошептал мужчина, подцепляя пальцами ее подбородок, заставляя смотреть на себя с преклонением и обожанием во взгляде.

— Ты ревнуешь? — Она слабо улыбнулась.

— Безумно. — Его улыбка была слабой, не затрагивающей его глаз. Он был отстранен, как и всегда. Но его тело… о, это тело. Как она соскучилась по нему.

Все движения Джуди были полны страсти и нетерпения, и мужчина отвечал на эту страсть. И она уже забыла о том, что он не отвечал на ее звонки целую неделю. Она простила ему это в тот же момент, когда его рубашка оказалась на полу, открывая великолепный мужской торс для ее поцелуев.

Воистину, она не видела еще таких совершенных мужских тел. Он был горячим и твердым под ее губами и руками, пока она спускалась ниже. Он не останавливал ее, а напротив, направлял рукой, которая запуталась в ее волосах. И да, она знала что под этими штанами с низкой посадкой нет ничего кроме великолепного обнаженного тела, что даровала великодушная природа этому мужчине.

Ей никогда не нравилась эта часть прелюдии с другими любовниками. С Аароном? Она готова была умолять его, чтобы прикоснуться к его плоти, твердой, такой большой и горячей. К той части его тела, что доводила ее до исступления раз за разом, заставляя кричать от наслаждения.

И она прикасалась к нему. Губами, руками и языком, чувствуя, как его пальцы сжимаются в ее волосах. Она облизывала и посасывала, стараясь доставить ему наслаждения, стараясь донести до мужчины простую истину — для него она сделает все. И почувствовать движение его бедер навстречу было лучшим комплементом. Этот мужчина мог быть холоден и жесток, но только не во время их близости. Там присутствовал лишь огонь, их страсть и желание.

Потому, как и во все прошлые разы, ее тело в итоге было пересыщено, а она сама — утомлена и измождена. Этот мужчина мог довести женщину до такого состояния, что после секса с ним она забудет, как ходить. Сейчас с ней было то же самое. И она чувствовала блаженство и слабые отголоски удовольствия, того самого, что получала раз за разом совсем недавно.

И потому, когда она засыпала в ее голове сидела уже привычная мысль — «он великолепен».

Вести себя тихо? Да черта с два!

Я слышала, как открывается входная дверь, слышала приглушенные голоса… его гостем была женщина, но и это не беда. Я должна была просто пошуметь достаточно, чтобы привлечь ее внимание. К тому же женщины очень впечатлительны и любопытны, и эти «качества» сейчас были мне на руку.

Я мычала и звенела своими кандалами изо всех сил, однако стены значительно приглушили мои попытки привлечь внимание гостьи Блэквуда.

Оглянувшись в поисках предметов, которые помогли бы мне создать наиболее громкий звуковой эффект, я наткнулась лишь на чашку с M&M. Потому приложив все свои силы, извернувшись, я пнула ее, давая ей долететь до стены. Шум был грандиозный, а на моей ступне теперь точно будет синяк.

Я прислушалась.

Тишина. Да! Меня услышали. Сейчас она начнет задавать глупые вопросы типа «а что это было?» А потом все равно поднимется сюда, увидит меня…

Я уже предвкушала свою свободу. Проблемой не казалось даже то, что я буду долго давать показания против Блэквуда. Сейчас он человек, а значит, будет отвечать перед человеческим судом за то, что посадил меня на цепь и за то, что вся моя жизнь пошла кувырком. И все в суде будут качать головами, и охать по поводу того, как такой человек мог так низко опуститься. Я бы принимала сочувствие других людей, рассказывая репортерам о том, как «плохо» мне было в плену…

А потом я услышала стон.

Все мое тело напряглось, слух обострился, глаза уставились на закрытую дверь. И я ждала… нового стона. Женского, приглушенного стона наслаждения и подлинной эйфории.

Что-то внутри меня оборвалось в этот момент. Почему-то мне до последнего в голову не приходила мысль, что к нему пришла любовница. Женщина, понятное дело, но это могла быть прислуга или его коллега. Курьер, в конце концов. Но не любовница.

Однако этот сладкий звук стер все предположения, подчеркивая слово «любовница» жирной красной линией. Двойной.

И я захотела сдохнуть в этот момент. Не умереть, не почить, не погибнуть, не отойти в мир иной… я хотела сдохнуть. Именно так грубо и неотвратимо.

Мои широко распахнутые глаза все еще смотрели на дверь, за которой происходило это действо. Однако воображение все прекрасно дорисовало. Будь проклято мое воображение! Потому глаза в данной ситуации было закрывать опасно.

Единственный раз в жизни я пожалела, что обладаю хорошим слухом. Потому что я слышала все, не в состоянии заткнуть себе уши. И я ненавидела его за это. Он мог делать это где угодно. В любом отеле. Дома у той женщины. Почему именно здесь? Где нахожусь я. Где я все это могу слышать.

Они словно смеялись надо мной, самозабвенно имея друг друга внизу. Может это проходило на ковре. Или на диване, где я любила лежать, рассматривая древние монеты из его коллекции. Или же у того окна за всю стену, где я сидела по вечерам, рассматривая город, расстилающийся внизу. А может около стены, где висели две моих самых любимых картины эпохи ренессанса. Да наконец на чертовом столе, где я строила башенки из центов.