Елена Саринова - Мир оранжевой акварелью

— М-м-м… Я б сама здесь спала.

— Кстати, как сама спишь? — Люса во всей этой «роскоши» старалась выглядеть важной и строгой. Что давалось ей не так-то легко. Хотя, по-настоящему в трепет ее ввергал лишь дон Нолдо, на которого моя обожаемая нравоучительница взирала, как на каменный монумент (снизу вверх и с открытым ртом). Смуглый вид кудрявого Дахи заставил ее лишь раз перекреститься. Мальчик, на всякий случай, представился Себастьяном и огласил свое вероисповедание. На том и сошлись. Что же до Малая, то огромный волкодав удостоился взгляда: «Что еще за грязь, шерсть, блохи вблизи ребенка?». Псу в ответ хватило ума тут же ретироваться со всем этим «богатством» прямиком на балкон. Но, я думаю, данная тема у нас всплывет еще не единожды. А вот Марит, подружка моя, сразу безоговорочно заслужила глубокую стойкую приязнь. В основном, из-за откровений о моей насыщенной жизни. Ну, да, мне лишний раз самой не краснеть. Все одно бы пришлось. — Зоя, нос свой от перилец то оторви.

— Что? А? Спим мы нормально. Здесь всем хорошо спится. Ты сама скоро поймешь… Лю-са, — протянула с явным удовольствием. — Неужели, ты здесь? Хоть глаза протирай — не верится, — и, на всякий случай, погладила ее по мягкому полному плечу.

С «пыхтелки» моей тут же слетела вся строгость:

— Ох, дочка… А я уж тоже… не чаяла свидеться. После такого-то?

— Люса… да Люса.

— Что?.. Ведь он, капитан этот твой, так меня напугал. Сначала, когда заявился к Дрине в дом, а потом, своими расспросами. Да и письма его…

— Какие «письма»?

— Как, «какие»? — шмыгнула она носом. — Он же мне отписывался о своих поисках, как обещал. Да там, по два слова всего в каждом: «Жива, но, вне зоны досягаемости».

— Это — уже больше… слов. Значит, он и с тобой связь держал?

— Ага. А недавно Арс к нам наведался.

— Заходил?

— Нет, по суше.

— Люса, а почему?

— А кто его знает? Он мне мало что про себя сказал. Переночевал одну ночку и на утро снова подался.

— Куда?

— Так тоже тебя искать.

— Ну, я же говорила? — вставила со своего края кровати Марит.

— Так, а куда мне ему письмо написать? Я лишь в Радужном Роге его адрес знаю.

— А туда и пиши. Все одно домой должен вернуться.

— Угу… Домой.

— Ты о чем, дочка?

— Да так. Мне, просто, привыкнуть надо, что я теперь тоже — дома. Бегала — бегала и…

— Прибежала, — весело хмыкнула Марит. — «Ваша светлость».

— Ой, да ну тебя.

— Дочка, ты это брось. К титулу надо относиться с почтением. А какой он у тебя?

— Какой? — посмотрела я на своих собеседниц. — Представляете, «герцогиня»… Ну, какая из меня герцогиня? Я ж…

— Да ты много кем в последнее время была. Так что, привыкай снова.

— Да я и привыкаю. Через месяц в ратуше Диганте — прием в честь основания города. И у меня там, как говорит дон Нолдо, «показательный выход». Чтобы в лицо мою персону запомнили все местные важные «персоны».

— А… он? Твой любимый мужчина? — открыла Марит рот.

— Не знаю. Я не знаю. Может и будет. Если раньше на своей Летунье никуда не махнет… Мне так страшно.

— Отчего, дочка?

— Я очень хочу его увидеть, но, также сильно боюсь. Он меня, наверное, ненавидит. А что я смогу сказать в свое оправданье?.. Ничего.

— Ничего, ничего, — задрала Марит носик. — Придет время, и ты все ему и скажешь и покажешь.

— Марит?!

— О-ох! Дай Бог здоровья дону Нолдо. Этому светлому человеку и… Его светлости, — перекрестилась Люса, шаря взглядом по сторонам. — Кстати, Зоя, надо распятье еще в кроватное изголовье повесить…

С Орлет, единственной дочерью дона Нолдо, мы познакомились спустя следующую неделю. И я поняла, что такое «тишина». Потому что она для меня закончилась. И где там, болтливая в любое время суток, Марит? Орлет была еще и жутко деятельной. Хотя, вначале напугала меня всерьез:

— Папа, показывай мне свою новую живую игрушку?! — накидка из кружева — в горничную, аромат дорогих духов — прямо мне в нос. И долгий задумчивый взгляд зеленых с поволокой глаз… — Орлет. И имей в виду: я у него — единственная.

— Зоя. Мой сын тоже для меня — единственный, — и, как кролик перед змеей, сглотнула слюну. Дон Нолдо, встав из-за стола, прокашлялся:

— Ну, что, девушки, будем дружить?

— Женская дружба, есть сотрудничество на взаимовыгодных условиях, — качнулась она от моего стула. — Сотрудничать будем, — и, глянув на своего отца, наконец, оттаяла. — Я же тебя люблю. И ты у меня — не дурень… Зоя, я с портнихой. Завтра у нас — цирюльник, а послезавтра — учитель танцев.

— Зачем? — выдохнула я разом на все три заявления. Получилось, почти панически.

— Повторяю: я папу люблю и не дам его опозорить. Ну, и тебе тоже выставить себя малоумной селянкой.

— Зоя, а что я тебе говорил? — покачал головой «любимый отец». — Блеск платья и драгоценных камней заменяет…

— Отсутствие всего остального… Зоя, и с обедом заканчивай, а то я эту «волшебную даму» прямо из-под носа жены главы города увела!..

Вот тут моя тишина и закончилась. Вместе с залпом допитым стаканом молока…

Попутно же этим мытарствам я от «блистательной» во всех отношеньях Орлет, получала уроки жизни в высоком обществе. Впрочем, очень даже полезные:

— С Анной можешь быть откровенна. Стоящая портниха, она, как священник: знает все твои тайны и мастерски их «скрывает».

— В смысле?

— В смысле, под воланами, складками и корсетами. А Анна еще и умна, иначе б не стоила так… Да, без корсета тут…

— Только, не грудь!

— Нет, грудь мы покажем. А вот твой, пока вялый живот…

— Вот родишь сама и потом…

— Да ни за какие богатства! Пусть Юрий, муж мой, рожает. Ему не привыкать с животом ходить. Так, теперь, что касается маэстро «Раз-два-тры».

— Это имя или…

— «Или». Он — из Ладмении. И делает вид, что ничего не понимает по-чидалийски. Кроме, «раз-два-тры». Но, в некоторых местах очень даже словоохотлив.

— Я поняла.

— Замечательно. И наш милый друг, Вольдемар. Ты знаешь, почему он так прекрасно разбирается в моде?

— Ну, так, я слушаю?

— О-о, он сам на себе воплощает в жизнь все наши прически. Правда, сейчас до сих пор в печали. Его большая любовь, мессир Сэм, сын главного городского нотария, прошлым летом впал в немилость — оскандалился в «Пристанище Роз».

— Мессир… Сэм?

— Ага. Выскочил оттуда едва ли не голышом, блажа, что его обокрали. А выскочил из-под балдахина одной дивной Розы. Правда, она, по слухам, ничего не смыслит в завивках, но, в другом, видно, нашего Вольдемара «на грудь обошла».

— Мама моя…

— Ты чего это?

— Мир ваш… наш так тесен.

— Это уж точно… Ну что, как тебе с челкой?

— Очень чешется лоб.

— Привыкай.

— Угу… Мессир Сэм… Вольдемар. «Раз-два-тры»… Мама моя…

— И-и, раз — два — тры, раз — два — тры, раз — два — тры! Спыну дэржим ро-овно-ровно. Суть валса, Ваша свэт.