Татьяна Мудрая - Злато в крови

Надо же! И автор моего преображения тут. Селина уселась рядом на своем броненосном ложе, крытом серым шелком, обхватив колени руками. Зеленоватого оттенка нарядец такой же, что у меня, но без грязеступов. И очень усталая, до прозаических синих мешков под глазами.

— Это что, я на самом деле в твоем Доме Улитки?

— Вопрос принимается в качестве риторического.

— Когда, как и зачем?

— Сегодня днем. Взяла небольшой чартерный борт через Атлантику: везу-де гроб покойного эдинского родича на землю обетованную. Подумала, что за багажное отделение ты не обидишься.

— Так Мехарет где-то поблизости?

— Ты будешь очень смеяться, но да. Опередила меня на три часа, должно быть, тоже багажом летела.

— Погоди, давай по порядку.

— Она оказалась продвинута настолько, что сумела сесть на аэробус в Рангуне. Или, может быть, наоборот: настолько наивна, что не подозревает о массе хитростей, которые нужны, чтобы пройти на борт полностью незамеченной. Двигалась как сомнамбула и этим себя укрывала лучше, чем я моим хиджабом. А внутри воздушного крокодила стадо слонов спрячется, сам понимаешь. Только вот он ее в Нью-Орлеане через наши головы, так сказать, перенес. Вышло нечто вроде неполной кругосветки.

— Ты говорила, что Мехарет путешествует вместе с ночью, тогда как мы летели вместе с солнцем, — кивнул я. — Самолет — он что, пролетел над Америкой без посадки?

— Заправлялся над ней в воздухе.

— Твои друзья йогуны постарались?

— Нет, мои приятели — исламские террористы, — Селина ухмыльнулась. — Ну сам посуди, зачем Мехарет выходить из укрытия в промежуточных аэропортах?

— Все-таки неясно, — я неловко повернулся, соскользнул по проклятущему шелку, расшитому цветущей сакурой, и с силой врезал ботинком по стеклу. Оно устояло, обувка тоже. — Не верю я в совпадения.

Селина протянула руку и нажала на рычажок. Мы высвободились из клетки.

— Я ведь не то чтобы искала Великую Сестру, — произнесла она медленно, — а приманивала в Динан, где чувствую себя уверенней всего. Приманивала не совсем сознательно: это делалось по моему желанию, но каким образом, меня не интересовало. И перестаралась. Думала сделать как лучше, а получилось как всегда.

— То есть?

— Она отыскала себе прятку в горах Южного Лэна и спит. Как все те из Темных, кто ищет забвения. Чего я и добивалась, в общих чертах. Но само место! Идешь, как у нас говорят, по атласной шерстке, а выходить будешь против стальной щетины. Самое опасное из возможных.

— Не для нее. Мехарет сильна до невероятия, уж кому знать, как не мне. Я присутствовал на их поединке — ее и прежней Царицы. Ты же знаешь.

Вспоминать было больно по-прежнему.

— Ее сну и ее мощи не грозит ничто. И долгое время не будет. Но как ты укротишь Махарет, чтобы та ничего не предпринимала? Не сторожила сестрин сон, хотя бы?

Она помолчала.

— Да и спать там…странно. Хуже, чем в подвалах Таламаски. Это, собственно, и есть подвалы естественного происхождения. Старинный зал погребения владык. И Мехарет недолго будет там одна. Ох…

Потом Селина как-то вдруг повеселела:

— Я думаю, а ты давай работай. Вызывай сюда Старейших, объясняй в том духе, что всё под контролем, но я буду проводить ритуал. Просить, чтобы нас впустили без вреда для психики, скажем так. И вали отсюда, а то я, считай, целый день не спала.

Наши налетели, как пчелы на медонос. Весь прошлый состав, разумеется (хотя норманн куда-то исчез), и мои с Роланом дети, и местоблюстители убежища — оттого, что там не осталось чего блюсти. Как еще пса моего не приволокли: наверное, пожалели его цветущую старость! Расположились на совет в столовой с камином. Почти такие же камины, но электрические, очень натуралистичные, обнаружились в будуаре, библиотеке и компьютерном зале, а в азиатских комнатах горели идентичные источники открытого огня — так что нам сразу стало жарко от одного их вида. Я с подобающей торжественностью объяснил, что главной жрице надлежит отдохнуть и проспаться, что было воспринято с явной кислотой и недоверием. Что делать, разум и у нас, и у смертных скроен на одну колодку: чего хотим — подавай немедля, и точка.

Один из Старейших выразился в том смысле, что мы, вампиры, похожи на цветок: только и можем, что распуститься пошире. Тогда хотел бы я знать, каков был тот скромненький алый цветочек, что развернулся в блистательную Селину Ласочку.

Именно ее молоко от бешеной коровы ввергло меня в кошмары. Точнее, это я полагал, что кошмары, пока не получил настоящий и доподлинный. Возможно, я перехватил тот небольшой клип из фильма ужасов, который должны были прокрутить для-ради Грегорова приобщения к Селине: все мы были свидетелями некоей интимной сцены на скамейке в парке. Но это я пытаюсь одновременно найти рациональное объяснение своему видению и рационализировать легкую неприязнь ко всевластной хозяйке ночного Динана, которую время от времени испытываю.

Соглашаюсь, ее питомцы и воспитанники все очень добрые и положительные, если и убивают, то обреченных и на последней минуте жизни. Как говорит сама Селина, люди, которые полностью отмотали срок на земле, составляют нашу законную добычу. Не радует одно: промывку мозгов им явно сделали не хуже, чем недоброй памяти итальянец — мне самому. Лучшим в мире стиральным порошком.

Однако перейдем к делу.

Когда мы устроились в гостеприимном новоорлеанском доме Римуса и наступил новый день, я сразу же вошел в некое свинцовое пространство.

Меня протащило по черному серпантину высокогорной дороги: слева грубый каменистый обрыв, не огороженный ничем, справа гладкая отвесная стена без единой травинки. Мы, вампиры, привыкли к большой скорости, но она обычно скрадывается известным несовершенством нашего зрения — пейзаж заволакивается как бы пеленой. Но тут я видел всё до последней крупицы щебня. И черное поле древней вулканической осыпи на плоской вершине горы: совершенно ровную площадку, огороженную гранитными клыками скал; лишь в одном месте клыки раздвигаются, чтобы показать глубокие и широкие складки, поднимающиеся к жерлу самого вулкана. И странное бурое небо, на котором никогда не бывало солнца.

Нас пятеро на площадке: обе сестры, зеленоглазая Царица Проклятых и сероглазая Мать Великой Семьи обнялись, как две половинки рисованного сердца, скандинав отодвинул повязку со слепых глазниц, пересеченных шрамами крест-накрест. Незнакомая мне молодая женщина в такой же, как у сестер, темной накидке, ее волосы коротко обрезаны, два меча заткнуты за широкий пояс; отчего-то я знаю ее имя: Тергата. И я, невидимый даже себе самому.

— Мы почти тезки, Торнбьерн, — говорит женщина. — Ты мощный зверь Тора, бога яростных бурь и тучной земли; я — воплощение одной из его рук. Так называется в нашей земле любое холодное оружие, кроме священного молота.