Татьяна Мудрая - Злато в крови

Так происходит еще и еще раз, пока я не замечаю некой пугающей странности: на каждом мяче изображено лицо, спокойное и просветленное, как лик буддийского монаха. У людей, напротив, вместо лиц как бы пустые маски.

Чья-то мягкая и прохладная рука крепко обхватывает меня за плечи, не давая повернуть голову назад.

— Это одни и те же игроки. Они возвращаются всё более умудренными, — успокоительно говорит мне знакомый голос. — Внизу только тела. Рано или поздно мяч попадет куда ему нужно, но в принципе игра будет длиться до конца времен.

— Эта игра состоит в том, чтобы, не задумываясь, отдать — и не надеяться на возврат, — догадываюсь я.

— Да, ты можешь получить дар лишь тогда, когда отречешься от всего вообще, даже от надежды, последнего, что осталось на дне ларца, когда захлопнулась крышка, — отвечает голос.

— «Можешь получить» — но не «получаешь непременно»?

— Да, отец мой в Крови. Знаешь, ад, я думаю, был создан вовсе не в наказание, а чтобы придать остроту игре, — знакомо смеются за моей спиной.

— Железно гарантированное блаженство — какая скука, о Создатель! Ждать обоюдности пылких чувств — какая проза!

— А что будет в конце всех времен?

— Интересней не знать, чем знать со всей точностью. Ни ада, ни рая, ни награды, ни кары. Но та любовь, о которой я так часто говорила, будет там непременно. Во имя нее требуют и переносят тяготы, ликуют и гневаются, дают и принимают — но сама она не требует никаких условий и оправданий своему бытию. Смотри сам!

И тут я вижу, что мое собственное бледное лицо в окружении тонких белокурых прядей взлетает вверх — и не возвращается больше. А моя смертная плоть тает подобно воску, истекает, как прежде драконья кровь, ясно горит — и согревает всё вокруг своим жаром.

Грегор упорно глядит ей в глаза, берет за руки — как он только осмеливается! Словом, ведет себя как ни в чем не бывало. И Римус: «дорогая» да «милая», чуть ли не «дитятко мое». Я того не могу, сижу, как напротив живого покойника. Когда-то я считал нас, ночных кровопийц, мертвыми по определению, так и говорил своему Дэйви и всем прочим. Но когда одно из таких существ сумело вернуть себе жизнь и с ней самую обыкновенную, не вампирскую смертность, — меня точно заморозило. Не поддаюсь на смешки и усмешки, не заговариваю и даже не смотрю, пытаясь отвлечься на иное дело. Как и прежде, иду, куда меня ведут, следом за ними всеми.

Карди (такое было у нее здесь имя?) вывела нас из лифта, и мы оказались перед высокими бронзовыми дверьми. Вход открылся, когда она раскинула руки крестом, приложив перстень к чему-то утопленному в косяк. Створы неохотно подались вперед. «Считывают, не торопятся», — пробормотала старуха, — и мы вошли.

Далеко вперед простиралась излюбленная в этих местах анфилада, разгороженная на отсеки высокими, до потолка и от стены до стены, ширмами густо расписанного стекла, которые были к тому же полуоткрыты. Мы находились в чем-то вроде прихожей или привратницкой, по-современному — холла: низкие мягкие диваны, обтянутые гобеленом ручной работы, фигурное железо спинок, обрешеток и каминной облицовки, наборные столики, висячие полки, ноутбук, выткнутый из розетки и прикрытый чехлом — на него, как м поняли, при надобности подавалась панорама окрестного пейзажа. Сразу при нашем появлении зажглись неяркие лампы холодного света.

— Вот моя перманентная резиденция, — представила ее Карди. — Дальше всё очень красиво, но мы, пожалуй, туда не пойдем. Говорить можно и тут с полной приятностью.

Она водрузила свою ношу на один из столиков, разлила кумыс почему-то в четыре чашки и выпила свою долю.

— Что касается точек над буквами, — продолжила она. — Дамы получили их ровно половину. Теперь задавайте мне вопросы вы трое.

— Оддисена, — сказал Римус. — С ней, я думаю, не так уж всё просто. Не социально-политические игры, не сохранение справедливости, тем более не благотворительность…

— Ну… вечные рыцарские игрища, — ответила женщина. — Мы состязаемся со слепыми стихиями и самой смертью — этим главным козырем, который кроет все остальные. Мы движем владыками, как фигурами в шахматах. Это истинная правда. Правда, но чушь. Мы властвуем, но…Знаете, как мы оберегаем себя от жажды властвовать? Я ведь не говорила?

Грегор покачал головой.

— Чем весомее сила, чем выше пост, тем суровее ответственность. Большинство так называемых простецов, то есть сочувствующих нам, околачивается на периферии и рискует не более чем обыкновенный хороший человек, попавший в сложные обстоятельства. Воинам Оддисены, так называемым стратенам, и стоящим над ними простым доманам приходится блюсти себя куда строже, но на уровне всем понятной морали. Однако за то, что для них в порядке вещей, — известное малодушие, к примеру, или обыденная ложь во спасение, — игрок более высокого разряда может поплатиться едва не головой. Дела высших доманов, а также легенов — это интеллигенты, что куда выше военных по месту в иерархии, — решает суд наших Старших. Только магистр, глава Оддисены, которого выбирают далеко не всегда, неподсуден, но тем он сам к себе строже.

— Хорошенькие игры, — усмехнулся Грегор, — И находятся охотники в них играть?

— Премного, уверяю тебя. Мы — те же самураи в душе: чем круче, тем веселей.

— Но это игры всерьез, — Римус в упор поглядел на нее. — Ради вашего понятия морали, истины — и красоты?

— Последнее важнее всего, — улыбнулась она. — Сказать вам нечто вроде притчи? Ролан!

Я сидел за столиком, потупившись и гипнотизируя себя его мозаичными разводами, и оттого вздрогнул.

— Да?

Ты, кажется, знаток современной живописи. Был такой шедевр: портрет дамы на холсте отражается в двух десятках малых зеркалец, поставленных под разными углами. Где щека, где прядь волос, где глаз, где пояс, где колено, где кончик туфли… Но зритель безошибочно видит всю женщину как она есть, причем образ этот — более полный, более истинный и значимый, чем если бы его нарисовали без причуд. Помнишь?

— Нет… Да, но не скажу, чье это.

— Братство Расколотого Зеркала, — повторила Карди со вкусом. — Вот как Оддисена видела судьбу своей великой земли, своего времени — и земного пространства-времени вообще.

— Оттого здесь всё… так странно, — заметил Грегор.

— От слова «странный» в русском и английском языках образовано слово «странник». Ключевое для понимания. Ибо сказано Пророком, что по этой земле лучше всего проходить, как незнакомец, странник или пилигрим.

— Теперь моя очередь говорить, — вмешался я. Римус посмотрел на меня с гневом, а старуха улыбнулась:

— Ты в своем праве, сын.

— Твой силт. Почему все здесь так боятся, что ты его откроешь? Даже твой соратник Хорт.