Ольга Митюгина - Нетопырь

…Минутой позже — грязь узкого темного переулка, кровь бродяги, попытавшегося пристать к красивому, одиноко идущему парню… Удивление, чуть позже — страх в глазах…

Слава отчетливо запомнил, что эти глаза были темно-темно карими, почти черными… Больше он ничего не смог бы сказать о своей самой первой жертве…

Клыки, входящие в человеческую шею, как входила, бывало, ложка в густой крем — вязко и легко одновременно… Непривычное ощущение этих новых, смертоносных, клыков. Других .

Но кровь!..

Вкус металла и соли… Если бы можно было пить лунный свет, то был бы его вкус. Если бы можно было пить вечность и хаос, то был бы их вкус.

Сумеречность.

Это не просто вкус жизни, это не просто вкус убийства, это — вкус души, растворенной в миллиардах живых клеточек, колющими иголочками энергии пульсирующей над биллионами нейронов, омываемых кровью — соединяя сознание и плоть…

И клыки вампира огненными мечами рассекали эти связи, с кровью втягивая в себя отчаянную пульсацию чужой души, вбирая ее в свою пустоту…

И холод внутри отступал.

Еда вампира — больше, чем убийство.

«И не ешь крови тела, ибо кровь тела есть душа его. Не ешь души вместе с телом»…

Эти строчки из Библии вспыхнули в сознании Вячеслава, будто что-то можно было изменить…

Отныне это — его природа.

Впрочем, ему досталась далеко не вся душа. А лишь ее соединенная с телом часть. И дух бедняги, как оторвавшийся воздушный шарик, легко и неудержимо уплывал в вечность, избавленный от неизбежных сорокадневных мытарств.

И не кровь согревала умершую плоть носферату, но чужая, отобранная душа…

Вот почему вампирам так сладостно и необходимо убийство.

…Слава стоял посреди грязного переулка, над трупом убитого им человека, и, запрокинув голову, смотрел в звездное небо.

И с удивлением прислушивался к себе.

Ни ожесточения, ни горечи, ни сожалений.

Душу его не тронуло убийство. Не исказило.

Сумеречное создание.

Вне пределов Добра и Зла.

Начни сейчас кто укорять его, Слава лишь изумился бы: за что?..

И потеря это или приобретение?

Совесть…

Он вспомнил свои споры с Елизаветой — и усмехнулся. Ну да, тогда понять ее было невозможно. Лишь сейчас. После первой жертвы.

Это сродни потере невинности.

Как холодный ровный ветер, осознание: ты — не человек .

Сколько он был сыном людей? Шестнадцать лет. И несколько месяцев. Разве это срок?.. А сколько он будет вампиром?..

Могущество пульсировало в теле ударами пульса. Чужой крови.

И Слава стоял, засунув руки в карманы брюк, наслаждаясь ночным ветром, что играл с его длинными волосами — струи золотого огня по темной ткани пиджака — и смотрел в высокое небо.

Из темноты, плавно ступая, вышла Лиза. Отделилась от каменной стены.

Ленивая грация сытой хищной кошки.

Улыбка.

Насмешливая, довольная…

Черт, а не тот ли это переулок, куда они загнали ее тем памятным вечером?..

Черная кошка…

Так чувственно провести языком по клыкам…ироничная стерва.

Любимая стерва.

Слава усмехнулся ей в ответ, давая понять, что разделяет ее иронию — и протянул девушке руку.

— Удовлетворена?

— Вполне!

— Иди ко мне…

Притянуть к себе, обнять…

Шепнуть в волосы:

— Кто-то был уверен, что потеряет меня, едва я стану одним из вас.

Баронесса вскинула на него удивленный взгляд.

Что это? Слезы в глазах?..

— Слава?.. Я думала…

Осторожно чмокнуть в нос.

— Знаешь, как говорят в таких случаях на моей исторической родине? «Индюк тоже думал»…

И совсем иное, не связанное с кровью — тепло, когда эта совершенная девушка уронила голову ему на грудь.

Звездная россыпь ночи кружила над ними…

— Не плачь…прошу тебя, не плачь. Повтори, что ты мне сказала тогда, в самый первый раз?.. Повтори…

Задыхающийся шепот, прямо в его рубашку:

— Ты…мне нравишься…

— Знаешь… — голос ветра над вечностью, — ты мне тоже.

Изумленный взгляд… Нет, ну вылитый испуганный кролик.

Патетика? Ну и пусть! Сейчас это надо ей сказать!

— И я люблю тебя.

Почему она отвела глаза и промолчала?..

Великолепие солнца торжествовало на привокзальной площади аэропорта, накаляя крыши такси и впиваясь в ослепшие от собственного сверкания окна. От асфальта густыми волнами поднималось дрожащее марево, и люди искали спасения в синей прохладе зданий. Вентиляторы не справлялись с количеством углекислоты, выделяемой толпами пассажиров аэрофлота и провожающих-встречающих лиц — и духота выгоняла обратно, на жару, где еще доживал свои последние часы какой-то чахленький ветерок. У автоматов с водой и баров людской поток превращался в неуправляемую стихию.

В Соулинг пришло лето. Лишь календарь, вопреки очевидному, упрямо продолжал твердить, что за окнами — весна.

Светлая рубашка Лайнелла, пока он пробирался сквозь бурлящую толпу к выходу из аэровокзала, успела стать влажной от пота.

— Мистер Фоулн! — окликнули его.

— Да?

Молодой человек обернулся — и увидел в двух шагах от себя Вячеслава. Юноша стоял, пряча от солнца глаза за темными линзами очков, и по его синей футболке текли, ослепительно сверкая, золотистые волосы.

Давно ли он их отрастил?..

Ему идет, даже представить нельзя было, какие они у него роскошные, пока он ходил со всеми этими стрижками.

В глубине души Лайнелл ощутил укол ревности: наверняка для Лизы…впрочем, Вячеслава надо спасать, а не злиться на него…

— Вот, мистер Фоулн, я вам взял воды, — Слава протягивал учителю пластмассовый стаканчик. — Я вас встречаю от школы…

— Спасибо. — Про себя Лайнелл подумал, что со стороны администрации это явная демонстрация намерений: послать на встречу приятеля девушки, к которой он неравнодушен. Проверка… Эх, если бы они знали! — А что же ты себе ничего не купил?

— Я только что, — юноша слегка поморщился. — Пока больше не хочу.

Они вместе проталкивались к крутящимся прозрачным дверям.

— И как Венгрия? — с любопытством спросил встречающий. — Вы расскажете?..

— Ну что Венгрия? Страна как страна… — Лайнелл старательно пожал плечами, всем видом демонстрируя полное равнодушие. — Конгресс был потрясающим, но ты вряд ли заинтересуешься…

— Вы же были на родине Элли, — негромко напомнил Вячеслав, остановившись.