Дженнифер Эстеп - Прикосновение холода

Иногда они сами Жнецы, и должны убить прежде, чем убьют их.

Я никогда не думала, что такой музыкальный причуда как Карсон может быть столь равнодушным к убийству. Что он может говорить, словно все в порядке, когда умирают ученики. Будто вещи должны так происходить.

Я только пристально посмотрела на него.

– Для тебя это ничего не значит? Я имею в виду то, что произошло с Жасмин? Или, по крайней мере, тот факт, что это произошло здесь?

Он пожал плечами.

– Конечно это что-то значит. Но никто никогда не утверждал, что Академия была на 100 процентов безопасна. Ученики постоянно пробираются мимо сфинксов наружу. Это не так уж тяжело представить себе, что и Жнец может пробраться внутрь, если он действительно этого захочет. Кроме того, Жасмин была не самая любезная девчонка в мире. Если честно, она была изрядной мерзавкой, которая постоянно топтала ногами других людей и бичевала их, чтобы выглядеть крутой. Но никто никогда ничего не говорил и не предпринимал, потому что ее родители богаты и могущественны.

– Но...

Карсон судорожно вздохнул.

– Я знаю, что ты здесь новенькая, Гвен, но почти каждый здесь в Мифе потерял близкого человека, которого он любил, того, кто значил для него гораздо больше чем испорченная мерзавка Жасмин Эштон.

Его голос звучал хрипло, лицо выглядело напряжённым, в его глазах я распознала скорбь.

– Кого потерял ты?

– Своего дядю, – сказал он. – Его убили в прошлом году в схватке с группой Жнецов. Когда это случилось, он просто был со своей подругой в ресторане.

– Но почему? Что он сделал им? У него был какой-то артефакт или ещё что-то, чего они хотели? – спросила я, потому что должна думать о похищенной Чаше Слёз.

– Нет, ничего, – сказал Карсон с холодом в голосе. – У него не было ничего, чего они хотели.

Они просто увидели его и убили, потому что они Жнецы и любят причинять людям боль, особенно войнам, таким, как мы. Они убивают нас, прежде, чем мы сможем убить их, потому что они знают, что мы представляем для них угрозу, что мы здесь, для того, чтобы научиться тому, как можно остановить их и Локи – в конце концов. Но не все доживут до этого дня, когда он придёт.

Открытая боль в его голосе привела меня к тому, что я скорчила лицо.

– Карсон, мне жаль. Я не знала.

– Сейчас ты знаешь это, – сказал он и отвернулся от меня.

До конца урока Карсон на меня больше не смотрел и не разговаривал со мной. Я не виню его за это. Я пыталась понять, пыталась выяснить, почему здесь на некоторые вещи смотрят по-

другому, и всё время наступаешь на больную мозоль.

После истории мифов я пошла в библиотеку древностей. Пересекая двор, я поняла, что другие ученики были взволнованы смертью Жасмин. Я поняла это по тому, как они собирались в группы, слишком быстро говорили с каменными лицами, а так же то, как они редко и громко смеялись. Они тоже переживали смерть Жасмин как и я, но у них был не такой метод пережить это, как я думала. Я не знала, лучше ли это или хуже.

По-видимому, я не была единственной, кто был взволнован, напуган или что-то такое, так как в библиотеке было больше народу, чем обычно. Почти каждый стол был занят, и почти каждый ученик регулярно бросал взгляд на место, где лежала Жасмин.

Там не на что было смотреть. Разбитые витрины и стеклянные осколки исчезли, как и кровь Жасмин. И, конечно, её тела здесь тоже не было. Не было ничего, ни пары цветов, ни плюшевых медведей, ни пары зажженных свечек, чтобы напомнило об убитой Валькирии.

После убийства Дэвида Джордана люди превратили его шкафчик в храм, покрывая его фотографиями, карточками и другими вещами. Но не здесь, не в Академии.

Наконец, толпа рассеялась и я нашла свободное место в конце длинного библиотечного стола. Я вытащила свои книги и попыталась сконцентрироваться на эссе, которое я должна написать для профессора истории мифов Метис. Но я не могла. Не помогло и то, что все ещё говорят о Жасмин.

– ... получила по заслугам, если спросите меня, – прошептала девушка, – Жасмин всегда считала себя лучше других.

– О, да, – согласился парень. – Это ужасно, но по крайней мере я больше не должен терпеть ее на уроке греческого. Она всегда доставала меня.

– Меня тоже. То, что меня действительно пугает, это факт того, что Жнец был в библиотеке, – девушка вздрогнула. – Собственно, Жнецы не должны заходить на территорию кампуса, а тем более они не должны были ничего красть в библиотеке. Я волнуюсь об этом гораздо больше чем о Жасмин.

Я знала, что каждый горевал по-своему, находясь под давлением или что там еще. И да, вероятно, Жасмин была самой настоящей мерзавкой, как Карсон и говорил. Но все равно кого-то же должна было огорчить то, что она мертва. Я правда думаю, что это кому-то должно быть интересно. Кто-то должен был грустить, потому что она умерла. Кто-то обязательно хотел бы знать, что скрывалось за этим. Кто-то должен был попытаться позаботиться о том, чтобы такого не произошло с другими учениками.

На мгновение лицо Пейдж Форрест всплыло перед моими глазами, и я вспомнила, как она смотрела на меня тем днем. В ее глазах было... отчаяние. В этот момент, в ту самую секунду, прежде чем я дотронулась до щетки, маленькая часть меня поняла, что Пейдж что-то скрывает, кое-что огромное, кое-что ужасное. И я хотела знать, что с ней случилось. Вот я и подняла щетку. Я даже представить не могла, какой ужасной была тайна Пейдж.

Эти мысли о Пейдж вызвали волну чувств, и я снова увидела все это перед своим внутренним взором. Как отчим Пейдж расчесывал ее волосы, а потом она должна была лечь на кровать, чтобы он смог прикасаться к ней. Я также снова почувствовала стыд, страх и беспомощность Пейдж. После того как я что-то увидела, как только какой-то предмет или человек вызывал во мне видение, эти воспоминания навсегда становились частью меня, и я могла снова и просмотреть их и почувствовать.

Вероятно это цыганская версия фотографической памяти. Я могла вызвать отдельные воспоминания и сконцентрироваться на них, проанализировать каждую маленькую деталь, которую я увидела, почувствовала или услышала. Но иногда они всплывали не зависимо от того, хотела я того или нет, например, так, как действовали сейчас воспоминания Пейдж. В определенном смысле я рассматривала это как наказание за то, что я была так любопытна.

Мои ногти впились в ладонь, и я начала бороться с воспоминаниями о Пейдж, прежде чем снова начну кричать. Глубоко дыша, я сконцентрировалась на другой картинке, на моей маме.

Вспомнила ее лицо, голос, улыбку, смех, я могла без труда совершенно ясно представить ее лицо. Это был трюк, которому она обучила меня, чтобы бороться с нежелательными воспоминаниями. Думай о чем-нибудь хорошем и забудешь это зло, насколько это возможно.