Ольга Матвеева - Иван-Дурак

— Описалась или есть хочет, а может, и то, и другое. Ты давно ее кормила?

— Нет, я ее совсем не кормила, — ответила Ольга растерянно.

— А подгузник давно меняла?

— А нужно было менять?

— Вот дуреха, нужно, конечно. Давай научу.

— А у меня получится?

— Получится, не волнуйся.

Так Ольга в одно мгновенье из кукушки превратилась в сумасшедшую мамашку, которая буквально тряслась над своим ребенком. Няню теперь звали только тогда, когда Ольге нужно было куда-нибудь отлучиться. Михаил Львович с женой нарадоваться не могли на дочку. Все были довольны, только Ивану снова не нашлось места в жизни собственной жены. Нет, она допустила его в свою спальню, она ужинала с ним, и с ребенком они ходили гулять вместе и даже, случалось, книжки обсуждали, но не было между ними близости, и раньше не было, а сейчас вся Ольгина любовь и ее внимание доставались Лесе. Ивану было одиноко. Он с удивлением обнаружил, что любит эту непредсказуемую сумасбродку — свою жену. Он ее ревновал. Раньше — к этому негодяю, неизвестному отцу Леси, который всегда незримо витал третьим лишним между Иваном и Ольгой, а теперь ревновал и к нему, и к дочери, и к каждому мужчине, что смотрел на его жену восхищенным взглядом, а так на нее смотрел каждый встречный. Иван смутно догадывался, что как только у Ольги закончится эта ее малообъяснимая материнская горячка, как только она заметит, что мир не замкнулся на ее маленькой дочурке, на ее улыбках, слезах, болях в животике, режущихся зубках, ее миленьких распашоночках, ползуночках и пинеточках, ее уже будет не удержать. Эту вольную, безумную птицу куда-нибудь унесет первым же попутным ветром. Куда ее унесет, к кому? Кто ее знает. Иван был с женой предупредителен, услужлив, заботлив, страстен, щедр, только она принимала его любовь и доброту за глупость, считала его тряпкой, подкаблучником и с каждым днем все меньше уважала. А любить, наверное, и не любила никогда. Правда, по-прежнему хотела.

В июне Иван закончил университет. С синим дипломом. Красный никак не смог выдюжить. Отец был огорчен. А мать сказала: «Глупости все это. Пустое тщеславие. Главное, чтобы голова хорошо соображала. Да и кому сейчас нужны эти дипломы? И вообще миром правят троечники».

Иван звал Ольгу в гости к своим родителям, но та наотрез отказалась, заявив, что нет у нее ни малейшего желания тащиться на перекладных в эту тьмутаракань, что ребенку этот лишний стресс совершенно ни к чему, а еще муж у нее совершеннейший кретин, раз до сих пор не догадался заработать на машину, и что совершенно неприлично ездить в этих дурацких троллейбусах вместе с плебсом, нет у Ивана никакого представления о том, как должны жить уважаемые, состоятельные люди. Родители сами приехали посмотреть на неродную внучку. Только одну ночь и переночевали, а потом, гонимые недобрыми Ольгиными взглядами, отбыли восвояси. Освободив часть своего времени и энергии от учебы, Иван придумал несколько хитроумных комбинаций и удачно провернул их вместе с Михаилом Львовичем, что позволило тестю еще больше обогатиться, а Ивану купить скромную «шестерку» и начать ремонт в собственной квартире. Всем он говорил, что давно уже пора было этим заняться, вроде как негоже, что квартирка стоит запущенная, да и деньги лишние появились. Вроде, все так оно и было, но где-то в глубине души Иван догадывался, что он готовит пути для отступления. Еще точно не знал, но уже догадывался, что пора. Ольга была недовольна и ремонтом, и машиной. Про ремонт она все поняла правильно, даже лучше, чем сам Иван — готовится к бегству. «А никто тебя и не держит! — кричала она, когда бывала не в духе, — ты и так уже тут слишком задержался! Можешь прямо сейчас уходить. Собирай манатки и вали! Тоже мне, благородный нашелся! Не нужно нам никаких одолжений! И без тебя проживем!». Иван тут же принимался извиняться, оправдываться, уверять, что она все не так поняла, и никуда он уходить не собирается. Принимался целовать Ольге руки, шею, оглаживать ей зад… Все заканчивалось бурными примирениями в постели. Иногда Ивану казалось, что Ольгу заводят только скандалы. Хорошо, что хоть что-то ее еще заводило. В Иванову машину она поначалу садиться отказывалась. Во-первых, потому что считала классику советского автопрома полным дерьмом, не достойным ее королевской особы, к тому же у ее папы давно уже был настоящий «Мерседес», пусть и не новый, ну а во-вторых, Иван еще плохо водил — совсем недавно получил права. Впрочем, второй аргумент был для нее менее важен, чем первый. Экстрим Ольга любила. Потом она сдалась, потому что с машиной, хоть и с плохонькой, было удобнее: и в поликлинику ребенка свозить, и к родителям, и в гости, и за город. Но при случае ворчала, что автомобиль надо бы поменять на что-то более пристойное, хоть на малиновую девятку, что б как у нормальных людей, у бандитов то есть.

Как-то так, в хлопотах, заботах, работе незаметно летело время. Вот Леся научилась сидеть, вот она начала ползать, вот она пошла, вот ей годик исполнился, вот ей состригли белокурые жиденькие локоны, вот она сказала первое слово: «Папа». Ольга была возмущена: смотрела на Ивана с ненавистью и все вопрошала: «Почему „папа“? Ну, вот почему „папа“? Ты что ли с ней возишься целыми днями? Ты что ли ночей не спишь? Да и вообще ты ей никакой не папа!». Даже принималась реветь пару раз. Иван где-то в глубине души был доволен, сам даже не знал, откуда в нем такое злорадство. Ничем он своих чувств не выдавал: изображал сочувствие. Ольга мучила Лесю: «Ну, скажи „мама“, девочка моя, лапушка, заинька, скажи „мама“»! Леся хитро улыбалась и говорила: «папа», «баба», «деда», «няня», а вот «мама» — ни в какую. Ольга чувствовала себя отвергнутой, злилась, нервничала, срывалась на дочку по любому поводу, а Ивана вообще растерзать была готова. Домой он больше не спешил: там, казалось, сам воздух начинен духом истерии. Еще больше работал. Предложил тестю не только распихивать товар по чужим магазинам, но и открыть свои. А еще на волне приватизации прикупить какой-нибудь из угасающих заводиков да наладить собственное производство спиртного. Бизнес нужно было расширять. Вот они и расширяли.

Года через полтора после рождения ребенка Ольга затосковала. Тесно ей стало дома. Скучна ей стала роль матери, единственная, которую она сейчас играла. Она была актриса широкого профиля, подмостки двухкомнатной квартиры были ей малы — ей нужно было блистать на большой сцене. К тому же и многочисленные наряды выгуливать было негде. Да и грешно скрывать свою красоту в четырех стенах. Ольга собралась на работу. Отец инициативу дочери поначалу не поддержал — зачем ей работать? Мать вон не работает и прекрасно себя чувствует, да и ребенок еще совсем маленький. Да и куда она работать-то пойдет, с ее-то совершенно бессмысленным филологическим образованием? В школу что ли? Малолетним хулиганам о высоких материях рассказывать? Да за ту грошовую зарплату, что учителям платят, дешевле дома сидеть да нервы свои беречь. Пригодятся они еще, нервы-то. Предложил денег больше давать на карманные расходы: в магазин лишний раз сходить, на маникюр, ну или там на массаж. Мало ли может быть развлечений у богатой, красивой, молодой девушки?