Ольга Матвеева - Иван-Дурак

В дверь позвонили. Кто бы это мог быть? А вдруг она? Иван побежал открывать чуть ли не вприпрыжку. На дисплее видеодомофона он увидел какого-то подростка с огромным пакетом.

— Вам кого? — спросил Иван.

— Вам подарок! — ответил подросток.

Иван открыл дверь. Парень вручил имениннику пакет. Он был тяжелый.

— Молодой человек, а кто это передал? — поинтересовался Иван.

— Меня попросили вам не сообщать.

— А так? — Иван выудил из кармана тысячную купюру и протянул парнишке. Тот посмотрел на деньги с вожделением, замялся, на лице отразилась работа мысли.

— Нет, не скажу, я слово дал, что не проболтаюсь. Уговор дороже денег.

— Приятно иметь дело с человеком, который держит слово. — Удивился Иван. — По нынешним временам — это явление уникальное. А деньги все равно возьмите — за честность.

Парнишка принял деньги и с достоинством прошествовал к лифту.

В пакете были краски, пастель, карандаши, кисти, несколько папок с бумагой разного формата. Ни записки, ни открытки к подарку приложено не было. От кого это? Кто мог подарить ему ТАКОЙ подарок? Это что же, Петр Вениаминович опять шалит? Ну, это вряд ли. Он все-таки существо из сновидений, эфемерное, можно сказать, существо. Держать несуществующую сигару он еще может, а вот настоящий тяжеленный пакет с красками — наверняка нет. Хотя, безусловно, этот хитроумный персонаж мог внушить кому-нибудь замечательную идею презентовать бестолковому, непокорному Ивану Сергеевичу краски, чтобы вновь пробудить в нем тягу к художествам. Бред! Паранойя! Хотя учитывая способности этого любителя бабочек, не такая уж и абсурдная идея. А если отбросить мистику? Краски могли Ивану подарить только два человека в этом городе, ибо только они знали, что он когда-то баловался живописью. Это Машка Аверкиева, она же модная художница Мари Арно, и Анна Лёвочкина, его жена, которая так и не удосужилась объявиться, чтобы хотя бы уж развестись. Впрочем, однажды она все же была здесь, он это точно знал — Аня забрала свою машину. Он тогда почему-то очень обрадовался: если она забрала машину, значит, Иван не так уж ей и противен. Это вселяло надежду. Иван и сам не знал толком, надежду на что: то ли на ее возвращение, то ли на то, что она все еще неплохо к нему относится, то ли на то, что сам он неплохой человек и хотя бы этой дурацкой машиной смог расплатиться с ней за годы нелюбви. Впрочем, это совершеннейшая глупость, это вещи несопоставимые, но нужно же хоть чем-то себя утешить? Так кто из них: Машка или Аня? Это легко проверить — можно просто позвонить Машке и поблагодарить за подарок. Тогда сразу все станет ясно. Только вот нужна ли ему эта ясность? А вдруг на самом деле это Машка? А Ивану хотелось, чтобы это была Аня. Пусть будет она.

Иван принялся рассматривать содержимое пакета: обычная пастель, масляная, акварель, гуашь, масло. А какая бумага! В детстве он бы с ума сошел от счастья, если бы получил такой подарок! Боже, как он радовался, когда ему на день рождения подарили чешский набор фломастеров. Двенадцать цветов! Таких ни у кого в классе не было! Он об этих фломастерах два месяца мечтал, он по нескольку раз в неделю заходил в магазин полюбоваться на них и так боялся, что их раскупят — приличный товар в те времена долго на прилавках не залеживался. Он тогда схватил эти фломастеры и тут же принялся рисовать бригантину под цветными парусами. Он на неделю забросил учебу, потому что не мог остановиться: он рисовал, рисовал и рисовал… Он изрисовал весь альбом и принялся за другой… А потом мама отобрала фломастеры и пригрозила, что не отдаст, пока он не поест нормально, не исправит пару по математике, не выучит уроки и не погуляет, то есть не подышит свежим воздухом, что крайне полезно для здоровья…

Кем он хотел быть в детстве? Космонавтом, разведчиком, путешественником, археологом! Знаменитым художником, в конце концов! Таким, как Пикассо или Дали. Ну не алкоголем же торговать, в самом деле, он мечтал! Так почему же торгует? Откуда это взялось? Получается, что он всю жизнь этим занимается только потому, что когда-то в смутном и голодном начале девяностых он поступил на службу в контору, торгующую алкоголем? Только поэтому. А ведь он даже никогда и не задумывался, нравится ему эта работа или нет. Она приносила серьезный доход, и это было главным и единственным аргументом в ее пользу. Может, потому он так несчастен, что долгие-долгие годы занимается нелюбимым делом? Занимает чье-то чужое место? Проживает чужую жизнь? Деньги на одной чаше весов и его жизнь на другой? И что же до сих пор перевешивало? Деньги? Деньги! А что, ничего нельзя изменить? Но ведь можно же!

— Нельзя, Ванечка, нельзя! — пропищал в голове Ивана какой-то вредненький голосишко. Глас разума, может быть? Или сомнений?

— Это почему же?

— Да поздно, Ванечка, поздно! Вспомни, сколько лет тебе исполнилось?

— Ну, сорок! Так это ж только зрелость, еще не старость. Самое время, чтобы что-то менять, а то потом точно уже будет поздно.

— Да ты же, Ванечка, не умеешь больше делать ничего, кроме как население спаивать!

— Это я не умею?! — возмутился Иван. — Это я не умею?! Я тебе сейчас покажу, как я не умею!

Иван схватил большой лист бумаги, карандаш и, глядя в окно, начал набрасывать улицу и Аню, идущую к нему. Потом налил в новый серебряный кувшинчик, который первым подвернулся ему под руку, воды, открыл гуашь, взял кисти и нанес первый мазок. Очнулся он только под утро, когда рисунок был закончен. Он устал до дрожи в руках, глаза его слипались. Он был счастлив!

Это была страсть. Одержимость. Служба теперь его раздражала. Он с трудом дожидался окончания всех дел и устремлялся домой: к своим холстам, кистям и краскам. Там он творил. А работа… Она представлялась теперь бессмысленной тратой времени. Совершеннейшей глупостью. Так он тосковал на службе, так тосковал по своему мольберту, как ни по одной женщине не тосковал. Тело его в кабинете сидело, а душа легкой бабочкой витала по холсту. Все никак не мог понять, как же мог он жить без живописи? Как же это он так сглупил тогда, когда бросил ее? Как он обходился без этого упоения, восторга, без этой счастливой усталости? И даже пресловутые муки творчества, когда не получалось у него ничего, Ивана радовали. Удовольствие доставляли. К августу он не выдержал — взял отпуск на целый месяц, чего не делал уже много лет, и отбыл на пленер. Сначала хотел было податься за вдохновением в родной городок, да передумал — в Италию отправился: очень его впечатлили этюды, которые привезли оттуда мать и Александр Васильевич. Снял небольшую виллу на Сардинии да и поехал. Сбылась мечта идиота. Домик у моря! И никаких баб! Все, как грезилось ему во время скитаний в поисках дамы, которую нужно было спасти. Так и не понял Иван, чего же хотел от него этот старый безумец — Петр Вениаминович. Мучил, мучил, а что в итоге? Иван кучу времени потратил, денег, чуть до нервного истощения не доспасался, и что же? И не спас никого, и у разбитого корыта остался. К чему все это было? И ведь нет бы объявиться, да все объяснить! Так нет же — пропал. Совсем пропал. А может, и не было никакого Петра Вениаминовича, может, это был только сон? Простое сновидение. Ничего больше. К чему были все эти мытарства? Только для того, чтобы понял Иван, что не в деньгах счастье? Что существуют все же в этом мире вещи, которые купить нельзя? Что гораздо ценнее простые человеческие отношения? Ну, так это каждый школьник знает. Многие, правда, потом об этом забывают… когда у них деньги появляются. Странные у Петра Вениаминовича способы преподавания жизненных уроков. Мог бы ведь и просто так сказать. К чему был этот путь? Что это, путь в никуда?