Кассандра Клэр - Город небесного огня

— Мы никогда не узнаем этого, — наконец сказала она. — Валентин отобрал это у нас.

— Ты должна была любить меня, — сказал Себастьян; теперь он казался раздражённым. — Я твой сын. Ты должна любить меня, независимо от того, на кого я похож, похож ли я на нее или нет…

— Правда? — Джослин прервала его в середине фразы. — А ты любишь меня? Просто потому, что я твоя мать?

— Ты не моя мать, — ответил он с усмешкой. — Подойди сюда, позволь мне показать, какой властью наделила меня моя настоящая мать.

Он взял стило со своего пояса, и это заставило Джослин вздрогнуть. Она, порой, забывала, что Себастьян — Сумеречный охотник и может использовать их инструменты. Он начал рисовать на каменной стене комнаты. Руны, которые она узнала. Их мог создать любой Сумеречный охотник. Камень становился прозрачным, и Джослин приготовилась увидеть то, что было за этими стенами.

Вместо этого она увидела комнату Консула в Гарде. Джиа сидела за огромным рабочим столом, покрытым кипами бумаг. Она выглядела опустошенной; ее темные волосы были с обильными вкраплениями белых прядей. Перед ней лежал открытая папка. Джослин видела зернистые фотографии пляжа: песок и сине-серое небо.

— Джиа Пэнхаллоу, — произнес Себастьян.

Джиа дернула головой. Она встала на ноги, уронив папку на пол. — Кто это? Кто здесь?

— Вы меня не узнаете? — в голосе Себастьяна звучала ухмылка.

Джиа с отчаянием глядела впереди себя. Было очевидно, что изображение, которое она видела, не было четким. — Себастьян, — вздохнула она. — Но два дня еще не истекли.

Джослин кинулась к ней.

— Джиа, — сказала она. — Джиа, не слушай ничего, что он говорит. Он лжец…

— Слишком скоро, — продолжила Джиа, будто Джослин ничего и не говорила — и тут она, к своему ужасу, поняла, что Джиа не может видеть ее или слышать. Словно ее там и не было вовсе. — У меня может не быть для тебя ответа, Себастьян.

— О, я думаю, что он у вас есть, — возразил Себастьян. — Не так ли?

Джиа расправила плечи.

— Если ты настаиваешь, — произнесла она ледяным тоном. — Совет вынес решение. Мы не отдадим тебе ни Джейса Лайтвуда, ни Клариссу Фэйрчайлд…

— Моргенштерн, — сказал Себастьян, мускул на его щеке дернулся. — Она моя сестра.

— Я называю ее по имени, которое она предпочитает, точно так же, как и тебя, — ответила Джиа. — Мы не будем торговаться с тобой нашей кровью. Не потому, что считаем ее ценнее крови Нежити. Не потому, что не хотим вернуть заложников. А потому, что мы не можем потворствовать твоей политике запугивания.

— Как будто я искал вашего одобрения, — глумился Себастьян. — Понимаете ли вы, что это означает? Я мог послать вам голову Люка Гэрроуэя на палке.

Джослин ощутила себя так, словно кто-то ударил ее кулаком в живот.

— Нет, не мог, — сказал Джиа. — Если с кем-либо из пленников что-то случится, начнется смертельная война. И мы убеждены, что у тебя есть столько же оснований бояться этой войны, сколько и у нас.

— Ваши убеждения неверны, — сообщил Себастьян. — И я думаю, если вы хорошенько подумаете, то обнаружите, что тот факт, что вы решили не отдавать мне Джейса и Клэри в качестве рождественского подарка, не имеет абсолютно никакого значения.

— Что ты имеешь в виду? — голос Джии повысился.

— О, было бы удобнее, если бы вы решили отдать их мне, — сказал он. — У меня было бы меньше проблем. У нас всех было бы меньше проблем. Но уже слишком поздно. Видите ли… они уже ушли.

Себастьян взмахнул своим стило у окна, открытого в мир Аликанте, и оно закрылось прямо на глазах у удивленной Джии. Стена вновь стала гладким, чистым холстом.

— Что ж, — сказал он, засовывая стило себе за оружейный пояс. — Это было забавно, тебе так не кажется?

Джослин проглотила сухой комок в горле. — Если Джейс и Клэри не в Аликанте, то где они? Где они, Себастьян?

Мгновение он смотрел на нее, а затем разразился смехом, таким же чистым и холодным, как вода со льдом. Он все еще смеялся, когда пошел к двери и вышел, позволяя ей захлопнуться позади него.

Ночь опустилась на Аликанте. Звезды сияли на небе, словно яркие стражи, заставляя демонические башни и воду в каналах, половина которой теперь была покрыта льдом, мерцать. Эмма сидела на подоконнике спальни близнецов и смотрела на город.

Она всегда думала, что впервые приедет в Аликанте со своими родителями, что мама покажет ей то место, где — как она знает — та выросла, покажет уже закрытую сейчас Академию, куда ходила на учебу, покажет дом ее бабушки и дедушки.

А отец покажет ей монумент семье Карстаирс, о которой всегда говорил с гордостью. Она и представить не могла, что впервые будет смотреть на демонические башни Аликанте с все больше разрастающейся печалью в сердце.

Лунный свет проникал в комнату сквозь чердачные окна, освещая близнецов. Тиберий весь день бился в истерике. Он выбил ногами решетку детской кроватки, когда ему сказали, что он не может покинуть дом. Он звал Марка, когда Джулиан попытался его успокоить, и в итоге разбил кулак об стеклянную шкатулку.

Он был слишком молод, чтобы ему могли нанести исцеляющую руну, поэтому Ливви обняла его, чтобы удержать на месте, в то время как Джулиан извлекал пинцетом из кровоточащей руки брата осколки стекла, а затем тщательно забинтовал её.

Тай рухнул, наконец, на кровать, но не уснул, пока Ливви, так же спокойно, как и раньше, не легла рядом с ним и положила свою руку на его перевязанную ладонь. Только после этого он уснул, положив голову на подушку и развернувшись к сестре. Лишь когда он спокойно спал, можно было заметить, какой это был необыкновенно красивый ребенок: с темными волосами, вьющимися, как у Боттичелли и тонкими чертами лица. В такие моменты гнев и отчаяние пропадали с его лица.

Отчаяние, подумала Эмма. Это было самое подходящее слово, которое могло вобрать в себя тот крик одиночества в душе Тэвви, пустоту и гнев в сердце Тая и это жуткое спокойствие в душе Ливви. Никто из тех, кому было десять лет, не должны чувствовать отчаяние, но она полагала, что не было никакого другого способа, чтобы описать словами, что кипело и бурлило в её венах, когда она думала о родителях, каждый удар её сердца скорбным эхом кричал: их нет, нет, нет.

— Привет. — Эмма оглянулась на звук тихого голоса в дверном проеме и увидела Джулиана, стоящего у входа. Его волосы — на оттенок темнее, чем у Тая — были взъерошены, а лицо в лунном свете казалось бледным и усталым. Он выглядел исхудавшим, тонкие запястья торчали из-под манжет его свитера. Он держал что-то пушистое в своих руках. — Они…

Эмма кивнула. — Уснули. Да.

Джулиан уставился на кровать близнецов. Вблизи Эмма могла видеть кровавые отпечатки ладоней Тая на рубашке Джулиана; у него не было времени, чтобы сменить одежду. Он сжимал большую плюшевую пчелу, которую Хелен взяла в институте, куда Конклав возвращался с обыском.