Карин Эссекс - Похищение Афины

Восемь месяцев нежеланной беременности, враждебные отношения между Францией и Англией, и в довершение всего Наполеон снова велел бросить Элджина в тюрьму.

Мэри, охваченная ужасом, ослабевшая, обещала Элджину обратиться к Талейрану снова и умолять премьер-министра о его освобождении. Но в ночь накануне ареста тот неожиданно ответил ей так:

— Нет, Мэри, этого не будет. Я и прежде запрещал тебе это, хоть в прошлый раз ты уговорила меня и осталась жить тут одна. Но в этот раз ты не будешь бегать по Парижу и уверять, что делаешь это для моей пользы. Это неприлично. Раз ты опять беременна, то должна жить уединенно, а не встречаться с незнакомыми мужчинами или позволять знакомым сопровождать тебя, как какую-то юную девицу, на театральные увеселения.

Мэри была огорошена, услышав, что он снова повторяет старые обвинения. Она столько времени пыталась стереть из памяти его несправедливые жестокости, чтобы вернуть прежнюю любовь к этому человеку. Если он начнет упреки опять, она потеряет к нему все добрые чувства.

— Но мы уже прошли через это, Элджин. Отчего ты не можешь поверить, что все сделанное мною было предпринято ради тебя?

— Пусть это и так, Мэри, но я не хочу, чтоб повторялась старая история. В прошлый раз твое поведение заставило всех наших знакомых от Парижа до Лондона чесать языки на твой счет. Мне это не нужно. В этот раз я обращусь с просьбой к Наполеону и Талейрану о выдаче тебе паспорта, и ты немедленно отправишься домой.

— Элджин, послушай. Тебе известно, как тяжело я переношу беременности. Мне не вынести переправы через пролив: в зимние месяцы там ужасно штормит. Мне будет так плохо!

— Все, что я собирался тебе сказать по данному вопросу, я уже сказал. И ты сделаешь так, как я говорю. Это будет лучше всего. Разве ты не просила моего разрешения отправиться на родину, когда была беременна Уильямом? Если б Наполеон выдал тебе тогда паспорт, ты бы сейчас благополучно сидела дома.

Ее лицо жалобно сморщилось при упоминании имени сына. Как он осмеливается тревожить память ее ангела, чтобы командовать ею?

— Кажется, ты хотела быть рядом со своей матерью во время родов? И нуждалась в помощи доктора Скотта? Ты помнишь об этом?

Она смотрела на него во все глаза. Как она нашла силы удержать себя в руках? Как она не вцепилась в него и не выцарапала ему глаза? От какой бы странной болезни ни страдал его нос, она мечтала изуродовать все его лицо.

— У тебя будет возможность выполнить это желание, — продолжал он. — После родов поможешь моей матери позаботиться о грузе, который прибудет в порт. Кто-то должен будет проверить все по списку, и мне кажется, что ты сможешь с этим управиться лучше кого бы то ни было.

До этого момента она чувствовала, как глубоко внутри нарастает в ней ярость, та слепая ярость, от которой, если дать ей выход, хочется убить или искалечить врага. Но вдруг она растаяла, и Мэри ощутила лишь глубокое полное спокойствие.

«Наверное, это похоже на смерть, — подумала она. — Смерть, и никакой заботы о тех, кто остался жить».

— Как захочешь, Элджин. Хоть едва ли можно надеяться, что после такого путешествия ребенок родится живым. Но если он умрет, пусть. Это лишь будет означать, что у меня больше никогда не будет от тебя детей.

Когда Мэри прибыла в Морлэ, стояло ужасное ненастье. Она остановилась в гостинице и провела там три дня, ожидая, когда погода улучшится настолько, чтобы «Элизабет», корабль, на котором она собиралась плыть в Англию, снялся с якоря. Никогда прежде Мэри не чувствовала себя такой несчастной. Не имея других занятий, она писала бесконечные письма Элджину. Ей не было дела до того, каково ему будет читать их. Во время его последнего заточения она исключила из своих посланий все страхи и неприязни, щадя его чувства. Она старалась, чтобы в них дышала одна приветливость и Элджин мог сохранить хорошее настроение в своих трудных обстоятельствах. Теперь же она не заботилась о том, что с ним будет, и желала лишь одного — сделать его таким же несчастным, как она. Мэри была одинока, но не чувствовала себя хозяйкой собственной судьбы: другие творили ее жизнь независимо от ее личных желаний, эмоций, самочувствия, даже безопасности.

Мэри казалось, что она в аду.

Но когда судно пришвартовалось, выглянуло солнце. Шесть лет прошло с тех пор, как она в последний раз ступала по земле Англии. Двадцать четыре часа пребывания на борту, без единой минуты облегчения, оставили ее в полном изнеможении. Но, покинув корабль, она позабыла и о гневе, и об усталости, радуясь возможности двигаться, ходить по земле. Она сбросила свое несчастье, и оно потонуло где-то в водах между берегами Англии и Франции. У нее трое живых детей, и она ожидает появления четвертого. Значит, у нее есть для чего жить, что бы ни случилось с Элджином, есть причина жить, даже если он умрет в тюрьме.

Она услышала перестук подков по широкой мостовой, которая бежала вдоль набережной. Но этот звук, дошедший до нее вместе с мыслью о необходимости дальнейшего путешествия, показался ей тошнотворным.

— Я не вынесу езды в экипаже, — сказала она мисс Гослинг, своей единственной горничной. — Надо подыскать приличные комнаты в Портсмуте и снять их. Мне необходимо день-два отдохнуть, прежде чем ехать в Лондон.

Ее матери и отцу понадобится несколько недель, чтобы вместе с детьми прибыть в Лондон. Мэри не хотелось при встрече с ними быть такой же больной и инертной, какой она чувствовала себя сейчас.

Она присела на скамью, ожидая возвращения мисс Гослинг с новостями. Стоял конец октября, но ее родина ломала традиции осенней непогоды. Ярко светило солнце. Слышалась перебранка кучеров с носильщиками, грузившими багаж в дилижансы. Молоденькие продавщицы торговали вразнос цветами, голубиными яйцами, теплыми булочками, каштанами, предлагая их пассажирам, дожидающимся отхода следующего судна. Проведя столько лет на чужбине, Мэри почти с испугом прислушивалась к доносившимся отовсюду словам родного языка. Неподалеку от нее какой-то мужчина спросил о пароходном расписании и, очевидно получив неблагоприятный ответ, тяжело вздохнул и опустился на скамью рядом с ней.

— Какая жалость, что в такой печальный день светит солнце, — произнес он.

— О какой печали вы говорите, сэр? — спросила она, от души надеясь, что не повстречалась с одним из тех путешественников, кто, едва найдя собеседника, стремится сразу выложить ему целую сагу своих горестей.

— Разве вы не слыхали, мадам? Несколько дней назад у побережья Испании в сражении против французов адмирал Нельсон был смертельно ранен. Наш флот одержал замечательнейшую из побед, но понес тяжелейшую из потерь.

— Ах, господи, какой ужас! Я имела честь быть знакома с адмиралом Нельсоном.