Карин Эссекс - Похищение Афины

— Они осматривают окрестности, предупреждая, что каждый, кто станет подсматривать за нами, будет покаран смертью.

Так ответила синьора Пизани на невысказанный вопрос Мэри. Удовлетворенные тем, что в садах не оказалось ни одного мужчины, евнухи проводили женщин через ворота, за которыми простиралась длинная аллея тенистых деревьев, бежавшая вдоль высоких двойных стен сераля. Как оказалось, дождь кончился и небо прояснилось. Обрадованные выглянувшим солнцем, некоторые женщины распустили волосы, увитые нитями жемчуга. Вся сдержанность поведения была отброшена, едва они оставили помещения дворца, и красавицы радостно подставляли свету дня лица и шеи. Миновав аллею, они вступили под сень апельсиновых деревьев, за которыми выше по склону располагались сады. Гуляя по ним по длинной мощеной тропке, Мэри видела, как далеко в стороны убегает турецкое побережье.

Женщины подвели гостью к красивому павильону, в котором находились низенькие столы с блюдами из золота и дрезденского фарфора, на которых было подано угощение.

Ханум села на подушки дивана рядом с Мэри.

— За вами будут ухаживать все самые знатные дамы гарема, — сказала она. — О такой большой чести распорядилась сама валиде. Вам здесь будет прислуживать даже главная жена великого визиря.

— Кто же она? — заинтересованно спросила Мэри.

Ханум указала на дородную женщину в красном шелковом платье и таких же туфлях, носки которых были круто загнуты вверх.

— Юсуф-паша любит ее больше остальных шести жен. И он пообещал ей, что если их сын, единственный оставшийся сейчас в живых, достигнет десятилетнего возраста, он, Юсуф, прогонит всех других жен и оставит одну ее.

Супруга великого визиря, вежливо поклонившись, поставила на стол блюдо с жареным цыпленком. Мэри взяла небольшой кусочек и жестом попросила женщину сесть рядом. Ханум подвинулась, освобождая побольше места, другие, заинтересовавшись происходящим, тоже подошли поближе.

— Эта дама является хранительницей ключей дворца, — стала представлять их друг другу Ханум. — Очень важный пост, и наш падишах ценит ее службу.

Мэри заговорила неторопливо и осторожно. Раз уж ей представился случай сообщить этим важным госпожам о новой вакцине, она постарается сделать это как можно убедительней.

— У меня растут двое детей, и я могу понять ту боль, которую вы испытываете, теряя из-за различных болезней ваших деток. И хочу выразить вам свои самые искренние соболезнования и соболезнования моего супруга, лорда Элджина, поскольку он, как отец, питает нежные чувства к детям. И я уверена, такие же чувства питает к детям и Юсуф-паша.

Женщина вежливо кивнула, когда ей перевели сказанное. Она выглядела довольно озадаченной, поскольку не понимала, почему эта иностранка завела разговор на такую тему.

— И я хотела б предложить вам средство, которое может облегчить страдания отцов и матерей вашего города, — продолжала Мэри. — Английские врачи разработали лекарство от оспы. Моя дочь, которой всего несколько месяцев, получила это лечение, когда ей было шестнадцать дней от роду. Я с радостью могу сообщить вам, что она ничуточки не страдала и что сейчас моя девочка находится в самом прекрасном состоянии здоровья.

В памяти Мэри встал день, когда ее малышке была сделана прививка. Она не спускала глаз со своего ребенка до самого вечера, боясь атаки болезни. Но ничего подобного не произошло. Малышка ела и спала так же отлично, как и перед вакцинацией. Она родилась очаровательной крошкой с черными волосиками и ярко-голубыми глазками и так мило сформированными лодыжками, что, как уверял счастливый Элджин, впоследствии непременно станет покорительницей многих сердец.

Мэри очень боялась вакцинации, но видение страшного тележечника, собирающего ночную жатву, пугало ее еще больше. И она решила, что не будет иметь права предлагать лечение другим женщинам, если не подвергнет ему своего собственного ребенка.

Турчанки о чем-то энергично и взволнованно заговорили между собой, Мэри и переводчица внимательно прислушивались к их беседе. Наконец жена великого визиря сделала знак синьоре Пизани, что хочет что-то сказать, и та стала переводить.

— Если паша изъявит согласие, то она пошлет за доктором Скоттом, чтоб тот сделал такое же лекарство для ее сына, какое он сделал для твоей дочери. И другие женщины то же сказали. Раз ты не сомневаешься в этом снадобье и разрешила дать его своей маленькой дочери, то они тебе верят.

Жена визиря сложила ладони вместе в знак согласия с предложением Мэри и продолжала что-то говорить.

— Она сказала, что хочет взглянуть на лицо твоего мужа, — объяснила синьора Пизани, — она слышала, что вы сильно любите друг друга.

Мэри сняла с шеи медальон и расстегнула замочек, чтобы показать портрет Элджина. О, если б ее муж был таким же, каким был в пору, когда писали этот портрет! Но за последние месяцы болезнь так усилилась, что от его носа почти ничего не осталось.

— Счастлива женщина, которая является единственной женой у своего мужа, — мечтательно произнесла жена визиря.

Но Мэри не могла представить себя на месте женщины, жизнь которой зависит только от того, сумеет ли она произвести на свет наследника. В оттоманских землях муж не может оказать предпочтения женщине, которая потеряла десять своих детей, перед той, которая произвела на свет здоровых младенцев и сумела их вырастить. Это может быть жестоко, но в этом есть своя логика.

Женщины предались недолгому отдыху, затем Мэри показали помещения гарема, и ее поразило количество его обитательниц. Она осмотрела две комнаты, в которых увидела молодых девушек, склонившихся над вышиванием. Перед ними на деревянных рамах были натянуты ткани, покрывала, чехлы для подушек, будущие шали. Оставаясь незамеченной, Мэри с удивлением следила, как снуют иглы и тянут за собой сквозь лен и шелковые ткани золотую нить. В другом помещении, еще большем, дюжина тружениц ткали яркие разноцветные ковры, которые здесь называют «килим». Мэри нашла их прекрасными.

Под конец этой прогулки ей продемонстрировали выступление хора. Девушки, которые в нем пели, не были ничьими любовницами, женами или наложницами, как ей объяснили, но всего лишь невольницами, которых научили петь и играть на разных музыкальных инструментах. Мэри, конечно, хотелось послушать турецкие песни, но из уважения к знатной гостье хор исполнил английский гимн.

К концу дня она прикинула, что повстречала не меньше сотни женщин, обитавших в гареме. Откуда они берутся? Ей была неприятна мысль о том, что этих несчастных похитили из родных домов и привезли сюда, чтобы они ублажали султана или трудились, умножая его добро. А может, когда-то пираты захватили корабли, на которых путешествовали эти женщины — такие же порядочные и благородные, как сама Мэри, — и продали в гарем, где им пришлось подчиниться принуждению? Но все комнаты гарема, по которым она сегодня проходила, жужжали ровным рабочим гулом. Она не заметила ни малейшего следа того, что женщин склоняли к труду силой или угрозами, хоть не сомневалась, что неповиновение может повлечь за собой суровое возмездие. Мэри поймала себя на мысли, что хотела бы получить подтверждение печальных рассказов о несчастных, томящихся в неволе женщинах.