Евдокия Филиппова - Посох Богов

Большие окна храма Богини Каттахци-Фури были словно предназначены для чтения звёздных посланий ночного неба. Но после вчерашнего свидания с Алаксанду, на котором они выяснили, что намерения обоих серьёзны, мысли Асму-Никаль были заняты только предстоящим побегом. Глядя на звёздное небо, она читала лишь то, что посылало ей сердце возлюбленного — слова любви, стихи и гимны. Она знала, что это всё это о ней и для неё.

За плотной завесой, отделявшей целлу от остальных помещений храма, главная жрица Истапари проводила вечернюю церемонию в честь Богини. Оттуда доносилось негромкое пение.

Истапари призвала Асму-Никаль прийти в храм сегодня вечером, накануне ночи новолуния.

Бесшумно отойдя от окна, Асму-Никаль остановилась возле завесы и замерла, благоговейно наблюдая за тем, что там происходило.

Жрица, одетая в длинные одежды пурпурного цвета, расшитые понизу тонкими золотыми нитями, и шугур, совершала возлияние на жертвенник, стоявший возле ног Богини. Свет факелов мерцал, отражаясь в драгоценном металле изваяния. Казалось, что Каттахци-Фури слегка покачивается в такт посвящённому ей гимну. Эти неторопливые движения напоминали древний, давно забытый людьми танец, известный теперь только жрецам. Голос Истапари звучал, как праздничная хухупала. Она возносила Богине молитву о ниспослании благодати народу хатти. Ритм песнопения то ускорялся, то замедлялся, образуя причудливый узор. Храмовые прислужницы стояли, держа в руках чаши с напитком, предназначавшимся Богине, и тончайшее драгоценное одеяние, в которое вот-вот должна была облачиться Каттахци-Фури. Пламя светильников, колеблемое в такт ритмичным движениям жрицы, отражалось в полированном металле.

Казалось, Богиня довольна.

Завершив священный ритуал, Истапари вышла из целлы. Одна за другой следом за ней бесшумно проплыли три храмовые служительницы и с поклоном удалились.

Заметив Асму-Никаль, Истапари направилась к ней.

— Хорошо, что ты уже здесь.

Истапари жестом велела идти следом.

Девушка повиновалась.

— Мы должны успеть до полуночи.

Истапари вышла в боковой проход, задёрнутый тяжёлой занавесью, отделяющей служебное помещение, где сняла шугур, положила рядом с другими ритуальными принадлежностями, и, усталым движением руки пригладила красновато-медные волосы. Не взяв ничего, кроме покрывала для головы, Истапари направилась к выходу. Она торопилась.

— Ты многое узнала, Асму-Никаль, за десять лет обучения в храме и многое умеешь.

Эти слова главная жрица произносила, подходя к узкой лестнице, ведущей в храмовый двор. Истапари сняла с подставки незажжённый факел и продолжала:

— Теперь ты можешь стать главной жрицей, — добавила она изменившимся голосом после недолгого молчания. — Но пришла пора рассказать тебе главное.

Спустившись по лестнице, они вышли в безлюдный двор.

Свет факелов, прикреплённых к стенам по обе стороны высоких медных ворот, падал слабыми отблесками на гладкие камни, отполированные множеством ног приходивших сюда людей.

Сколько же раз ходила по этим камням Асму-Никаль? Если посчитать количество шагов, сделанных ею, то, наверное, это расстояние составило бы столь длинную дорогу, что им с Алаксанду можно было бы уйти очень далеко, так далеко, что их не смогли бы найти.

— Ты не просто дочь народа нессили и Египта, — продолжала Истапари, когда они пересекли двор. — Ты принадлежишь роду более древнему и таинственному. Ты седьмая дочь в семье, у тебя нет, и не было братьев. Это рождение само по себе наделяет тебя необыкновенными способностями. Но ты не просто седьмая, Асму-Никаль. Ты седьмая в седьмом поколении в роду, в котором магические способности передаются по материнской линии. Ты Великая Прирождённая.

«О, Боги!»

Асму-Никаль испугали эти слова. Она чувствовала необычайное волнение в голосе Истапари, но не смела прерывать свою наставницу, столько лет учившую и опекавшую её.

Между тем, они миновали храмовый двор. Старый привратник, дремавший возле стены, встрепенулся и, кланяясь, пропустил их в ворота, за которыми стояла колесница, запряжённая любимой Истапари белой лошадью. Истапари отпустила возничего, она сама прекрасно правила колесницей.

— Сегодня ночь первого новолуния после твоего восемнадцатилетия, и я должна провести с тобой обряд посвящения. Луна взошла, нам надо торопиться. Едем, Асму-Никаль!

Призраком ночи ехала колесница вдоль стены, делившей Хаттусу на верхний и нижний город. Ночной воздух, насквозь пропитанный слабым лунным мерцанием, был недвижим. Всё вокруг замерло перед новолунием.

Вскоре Асму-Никаль догадалась, что они движутся к восточным воротам. За ними начиналась извилистая дорога, белой молочной речкой текущая к таинственной горе Эббех. Истапари больше ничего не говорила, а Асму-Никаль не прерывала её молчания, изо всех сил пытаясь сдерживать волнение и не задавать вопросов, готовых были сорваться с уст.

В звёздном небе, словно на невидимой нити, висел узенький серпик августовской луны, в обычные жаркие летние ночи столь располагавшей к любви и размышлениям. Но в эту ночь всё было иначе. Призрачные, едва видимые, антрацитовые тени сопровождали их справа и слева.

Асму-Никаль смотрела на гордый профиль и статную фигуру Истапари, залитую слабым светом молодой луны. Что она знала о своей наставнице?! Жрица никогда не рассказывала ей о себе. Но эта женщина заменила Асму-Никаль так рано ушедшую мать. Смутный образ красивой доброй женщины она всегда хранила в своём сердце. Но были ли эти воспоминания о матери её собственными, или этот образ сложился благодаря рассказам отца и сестёр? А Истапари всегда была рядом с ней с тех самых пор, когда она стала себя осознавать. В эту ночь девушке так хотелось рассказать ей об Алаксанду. Но она понимала, что опять выбрала неподходящее время.

Истапари, сдерживая лошадь, повернула направо, и поехала мимо небольшой кипарисовой рощи. У подножия невысокой, но крутой горы Эббех, о которой в Хаттусе ходили странные слухи, Истапари остановила колесницу, и дальше женщины пошли пешком. Они долго поднимались по каменистой тропе, петлявшей среди нависающих над ними с обеих сторон скалистых стен высотою в два человеческих роста. Узкий проход между ними привёл, в конце концов, к тёмному провалу в скале. Перед ними зияла, как разинутая пасть зверя, пещера. Оттуда веяло холодом и сыростью. Истапари, не останавливаясь, нырнула в безмолвную ледяную темноту. Асму-Никаль без раздумий шагнула за ней.

Сырой воздух был недвижим в замкнутом тёмном пространстве. Главная жрица зажгла факел, и каменные своды слабо осветились.

В самом начале коридора нависающие своды рассекали широкие трещины, отчего Асму-Никаль показалась, что пещера сложена из отдельных грубых плит. Но ей приходилось осматриваться на ходу, так быстро шла Истапари. Дальше коридор неожиданно круто спускался вниз. Каменные ступени привели в другую пещеру. Свод нижней пещеры поднимался на тридцать локтей над полом. Каменные глыбы здесь были гладко полированы и сплошь покрыты рисунками. На них изображалось шествие неизвестных ей Богов и незнакомые ритуальные сцены. У выхода из пещеры стояли два собакоголовых чудовища, словно охраняя доступ в святое место. Дальний конец пещеры переходил в другой, постепенно поднимающийся вверх коридор, который вскоре вывел их на открытое пространство.