Евдокия Марченко - Ритмология от события, или К чёрту общество чистых тарелок

Явсегда была слишком хорошей. Пыталась соответствовать морально–этическим нормам поведения. Мне казалось, что все люди устремляются к разумным целям и недостатки, проявленные в мире, — это просто человеческие слабости. «Не могут соответствовать, но все стремятся и стараются» — было моим неповторимым кредо.

Чистота — главное человеческое качество. Чистота отношений, чистота оценок, чистота стремлений. Грязь возникает от слабости, усталости, болезни.

«Люди стремятся к богу и избегают чёрта» — следующее сорвавшееся кредо.

Хаос, царящий вокруг чистоты, хаос, царящий вокруг бога, породил название книги.

Я очень чиста и хороша, и все мои предыдущие книги о чистом и хорошем.

Мне больно писать о грязи и пошлости, так как стыд покрывает раскаянием, но…

Доедайте сами, додумывайте…

Приспособить собственную жизнь к общей, социальной, помогает воспитание. Положенное на тарелку надо доедать.

Купленное платье надо поносить. В купленном доме надо пожить. Или в аренду сдать. Красивая еда для глаз, но рот пытается вмешаться.

Приспособить общее под личное пожеланием без нравоучения.

Вы относитесь к обществу чистых тарелок?

Безукоризненной репутации, безупречных кредитных историй. Вы такой же хороший и правильный, как я? Тогда извлечём тщательно сокрытое от посторонних глаз коллективное подсознательное. Ещё интереснее — вскрыть из памяти скрываемое от своих собственных глаз индивидуальное подсознательное. Извлечь свои проступки из памяти, упаковать полезный опыт, узнать, какие такие люди не скрывают своих дурных намерений или охотно демонстрируют их.

Вы экономны и мудры? — Познакомьтесь с глупыми и расточительными.

Вы глупы и экономны? — Познакомьтесь с мудрыми и расточительными.

Вы глупы и расточительны? — Познакомьтесь с мудрыми и экономными.

Главное для меня — ваш успех в освоении своего антипода.

Яживу в Лучевой Вселенной — чистейший образец звенящей чистоты. Смотрю на свет и вбираю время. Через увеличительное стекло наблюдаю за живущими на планете Земля.

Центрирую внимание на выяснении отношений. Самое необходимое в осознании самого себя — задать вопрос «почему?». «Почему мне запрещено, а кому–то нет?» — смущающий коллективное сознание вопрос.

Воспитатель проводит обучение — «нельзя».

Не воровать. Не убивать. Не пукать в комнате. Прилюдно громко не сморкаться. Не плевать на пол. На улице не испражняться.

Сознание возмущается: «Я знаю: поляки сморкаются. Немцы пукают. Индусы испражняются. Военные убивают. Бандиты воруют».

В целом запрещено, но в каждом отдельном социуме что–то разрешено.

При определённых обстоятельствах каждый человек обязан был нарушить заповеди воспитателей для выведения наружу коллективного бессознательного.

В девятом классе средней школы мне подарили чёрные туфли на шпильке. Шпилька — высокий тонкий каблук. «Я — взрослая!» — завопило моё существо и отправилось на дискотеку. Потешив танцевальными движениями тело, разрушив убойными мелодиями слух, доведя до полной усталости от мерцающего света глаза, выбрав в попутчики самого престижного парня, я отправляюсь в ночную тишину. Парня зовут Сергей. И выбираю я его не по красоте фигуры, а по занимаемому положению — он сын директора совхоза, а значит, гарант разрешения. Подходим к чужому саду, громко смеясь от перевозбуждения, перебрасываясь банальными словечками, рвём чужой спелый крыжовник. Честно признаюсь, больше трёх ягод подряд я съесть не могу. Рвём не для еды, а для потехи. Выбегает разозлившийся не на шутку хозяин крыжовника. Понимаю, на шпильках далеко не убежишь. Сергей тоже не предпринимает к бегству никаких усилий. Мы же имеем право на развлечения? Хозяин после опознания маленьких воришек возмущение переводит в просьбу. Мы спокойно расходимся по домам. В душе зарождается липкое, неприятное чувство нечистоплотности, бессмысленности произошедшего. Липкая тягучая масса покрывает смысловой экран. Разрушающий наваждения вопрос: «Зачем? А смысл?»

Тело сна заставляет физическое тело покрываться то холодным, то горячим потом.

Утром я, пай–девочка, вытираю туфельки от пыли. Задаю приводящие маму в восторг вопросы: чем я могу быть полезна? А не нужна ли моя помощь? Мама убирала в огороде лук. Для зимнего хранения луковицы заплетали в косичку. Эту не особо сложную работу мне и поручили. Руки вплетают луковицу за луковицей, под солнечным сплетением слегка посасывает вопрос: узнают — не узнают? В головном мозгу несмелые вибрации оформляются в неспелую тему: рассказать — не рассказать, накажут — не накажут.

Самым большим наказанием в нашей семье была доверительная беседа о выходе за общественные рамки приличия. Мой собственный голос требует чистосердечного признания. И, продолжая складывать луковицы в определённый рисунок, я громко напеваю песни на немецком языке. «Как кукушке ни куковать, ей судьбы нам не предсказать».

Отворяется калитка, любимый папа пришёл на обед. Подходит ко мне с правого бока и ласково, внимательным голосом спрашивает: «Дочка, зачем ты это сделала?»

В ответ я здраво парирую: «Серёжка тоже был со мной».

«С твоим другом ведёт беседу его отец», — совершенно резонно ответил папа.

Страховка не сработала; тягучая, липкая масса достала душу из–под солнечного сплетения и отправила в пятки. Тёмной липкой массой было не что иное, как стыд. Нет, не мой. Моей в этой истории была только душа, которую липкая масса перемещала по моему телу, куда ей заблагорассудится. Тягучая масса ядовитого «нельзя».

Самое неприятное было в отключении самообороны в виде вопроса: «Ничего страшного не произошло. Давай вместо трёх ягодок вернём ему ведро крыжовника». Наружная самооборона — компенсация. Внутренняя самооборона — оправдание. Папа излучал свет доброжелательного участия. Мама хвалила за добросовестный труд, но липкая, тягучая масса между ними не вытягивалась, а терпеливо вызывала чувство раскаяния. Мурашки стыда поползли по моему существу снизу вверх. Только бы солнышко не заметило. Только бы небо грозой не расхохоталось.

Ночью звёзды далеко и заглушают противную, вязкую, тягучую массу стыда, заменяют её восторгом разрешения. «Идти просить прощения?» — обречённо спросила я у отца. Его неожиданный ответ только загустил липкую массу: «Да нет, я это сделал за тебя сам».