Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц

Крысеныша на нож подняли…

…а дядя прав был, совсем у Кейрена мозгов нет, если так вляпался…

…и нельзя засыпать. Спать на снегу - к скорой смерти. А Кейрен должен выжить. Не ради себя… он обещал Таннис вернуться, и еще ребенок…

Не закрывать глаза…

…луна низко.

Тени по земле, ползут, приближаются… Кейрен пытается зарычать, но захлебывается кровью, а тени его обступают.

- Живой!

Наверное. Пока еще… и больно. Не надо его трогать, он сам издохнет, наверное, к утру… уже утро? Светло ведь. И луна спряталась. На некруглую луну выть…

…а если утро и он жив, то…

Порталы Кейрен ненавидел, но нынешний, вывернувший его наизнанку, милосердно погасил сознание. Там, в беспамятстве, Кейрен бежал по переулку, спасаясь от стаи волкодавов и твердо зная, что спасется. Добежит.

И вернется.

За Таннис.

…холод.

…кости изо льда. Хрупкие. И трогать нельзя, расползутся на острые осколки. Но трогают. И по костям разбегаются трещины. Кейрен пытается сказать, чтобы его оставили в покое, а по костям все равно расползаются трещины…

- Дыши.

Давят на грудь, не слыша, как хрустят ребра. И Кейрен поддается. Выдыхает.

Теплее не становится.

Руки уходят, и ребра доламываются сами. Осколки льда пропарывают мышцы, рвут. Кейрен видит их веревками, старыми, разношенными.

- Дыши, твою ж мать…

Дышит.

Воздух горячий, и кашель в горле, но стоит дернуться, как кашель льется. Или это кровь? Захлебнуться не позволяют, выворачивают голову, прижимают к чему-то.

Ковыряются во внутренностях.

Неприятно.

Боли нет. Хорошее место, потому как Кейрен устал от боли, а здесь нет, и он позволяет себе лежать, наслаждаясь ее отсутствием. Странно, что еще не умер.

Нет, он помнит, надо жить.

И как-нибудь.

Вдох на выдох… кости катятся по столу, зеленым сукном затянутому. Он видел это… где?

…игровой дом, подпольный, провонявший дымом… столы… и полуголая девица разливает самогон, который здесь выдают за бренди. Дремлет в углу ростовщик, зажав меж толстых колен портфель. В портфеле бумаги, долговые расписки, и время от времени за столик к ростовщику присаживается очередной неудачливый игрок…

…облава.

Тогда Кейрену все было в диковинку, и дом этот, и девица, которая ничуть не стеснялась своей наготы, но торопливо, суетливо совала купюры в корсаж.

Было?

Было… ему улыбалась сжатыми губами, потому что зубов у девицы не хватало… и ростовщик долго не желал отдавать портфель, твердил, что с его стороны все законно…

…раньше было.

Давно уже…

…тогда получил ножа в бок и даже не заметил сперва. Нож острый, а когда острый, боль приходит позже. Полоснули по дури, и Кейрен, зажав рану скомканным полотенцем, стоял в уголке, чувствуя себя слабым, бесполезным.

А на него внимания не обращали.

Думали, наверное, растерялся… и только когда полотенце кровью пропиталось, всполошились… не умер… он живучий, невезучий только… и другой сумел бы шансом воспользоваться, сбежать.

Откуда?

Из Шеффолк-холла…

…живое железо затянуло рану, но еще неделю приходилось бок беречь. И дядька наградил первым подзатыльником, за дурость.

Прав был, Тормир, по прозвищу Большой Молот. Дурак. И невезучий.

И сдохнет, наверное.

…не там, здесь.

Где здесь?

Где жарко. И уже жар этот плавит ледяные кости. А кто-то шарится во внутренностях. Кейрен чувствует пальцы, и ему неприятно, он пытается вывернутся, раз уж пока живой, но его привязали.

Обидно.

- Поплачь, - кто-то заслоняет свет, и хорошо. Яркий. Пробивается сквозь веки.

…мама будила, раздвигая шторы.

Кейрен помнит.

Ее и еще длинную палку с крюком. Когда он играл в рыцарей, палка становилась копьем… а гардины - драконом… Кейрен всегда побеждал, правда, гардинам случалось страдать в бою, и маму это расстраивало…

…нельзя умирать.

Не сейчас.

- Глотай, сукин ты сын, - ласково говорит кто-то. И неласково лезет в рот, разжимая стиснутые зубы. Кейрен и рад был бы помочь, но у него не получается.

А в горло суют что-то твердое, мешающее, и не позволяют отстраниться.

…зато пальцы из внутренностей убрали.

Хорошо.

И Кейрен глотает. Горькое.

Горячее.

Ерунда какая. В животе все равно дыра, и выльется… но если сказали…

…невезучий.

Язык не поворачивается, это из-за штуки во рту.

- Ишь ты, кусается, - с неизъяснимой нежностью произносят над ухом. - Раз кусается, жить будет… повезло…

Кому?

От горечи голова кругом, но спать нельзя… и тогда, когда полотенце кровью пропиталось, Кейрен едва не упал в обморок… а матушке донесли. И она целый месяц говорила лишь о том, что служба - не для Кейрена… слишком слабый…

…неприспособленный.

Мысли по кусочкам. Мозаика из самого себя. Но стоит отвлечься, и кусочки падают…

…дорога…

…коляска… и зонтик в руках леди… не по погоде, но она всегда с зонтиком… разговор, от которого остается неприятный осадок… и вдруг каток… каток Кейрен хорошо помнит.

Таннис, смешно расставившая ноги… ей непривычно в платье, а еще коньки. Она ругается, тихо, шепотом, но выглядит невероятно уморительно…

…нельзя умирать.

Жить будет?

Будет, только выпитая горечь никуда не вылилась. Наверное потому, что те руки, в животе, зашили дырки. И горечь расползалась по внутренностям, расплавляя остатки льда. Нехорошо как-то…

Таннис разжала пальцы…

…нельзя!

Не отпускать, иначе произойдет что-то страшное… черные куски в мозаике. И крыша Шеффолк-холла… все влюбленные немного идиоты…

…а черноты и горечи все больше, но дышать Кейрен способен сам. Наверное, это хорошо. Но не время для сна, совсем не время…

- Вот упрямец… давай еще дозу. А ты спи, слышишь?

Нельзя!

Игла со скрипом входит в окаменевшие мышцы. И Кейрен, не сумев удержаться на краю, падает в сон… холода больше нет. Вокруг кипит, рокочет ласковое пламя материнской жилы.

…наверное, иногда ему все-таки везет.

Кейрен не удивился, когда, открыв глаза, увидел Полковника. Тот сидел в кресле-качалке, вытянув ноги, и читал очередной роман. Полковник раскачивался, кресло скрипело, и полы длинного зеленого халата, небрежно брошенного на спинку, раскрывались.

От зелени мутило.

И от скрипа.

И еще от запахов, резких, больничных.

Пытаясь сдержать дурноту, Кейрен сглотнул, и движение это не осталось незамеченным. Полковник закрыл книгу, сунув меж страницами палец.

- Доброго дня, - сказал он на редкость недобрым голосом. - Как самочувствие?

Он наклонился, подался вперед, опираясь локтями на тощие ноги.

- Погано?

- Да.

Не сказал - просипел. Горло саднит… и язык разбухший неповоротливый не помещается во рту. Он трется о нёбо, и отдается в ушах скрежещущим звуком.

- И хорошо, что погано, - оскалился Полковник, поглаживая книгу. - Может, в следующий раз думать начнешь.