Карина Демина - Искры гаснущих жил

…шоколад, и не тот, что продавался в Нижнем городе. Шкатулка из лозы и шелковая подложка, четыре гнезда и четыре конфеты, каждая завернута в золоченую хрустящую бумагу и перевязана ленточкой…

— Прекрати, — попросила Таннис в первый раз. А Кейрен вздохнул:

— Прости, но так надо. Я ведь тебе объяснял.

Объяснял.

Словами. И на деле запер в каменном колодце, откуда один выход — на помост, а уж там Таннис ждет не дождется конопляная вдова, и все слова, все подарки — не для Таннис, но для собственной его совести. Хотела сказать, но промолчала.

И к завтраку не прикоснулась.

А он, придя на следующий день, огорчился.

— Таннис, — Кейрен стал чужим. Белый костюм. Запонки с черными камнями, дорогие, папаша Шутгар рад был бы подобному товару… и булавку для галстука оценил бы… и часы новенькие, с гравировкой на крышке… — Послушай меня, пожалуйста.

Слушает. В камере все равно больше нечем заняться.

И сбежать от него не выйдет.

Здесь кое-как получается развернуться, но он все равно всегда рядом. Касается ладоней, словно невзначай, и хмурится, когда Таннис руку отдергивает, прячет за спину.

— Ты ценный свидетель…

…и да, был допрос.

Вопрос за вопросом, пока не пересохло в горле, а Кейрен заставил выпить остывшего чаю, и продолжил. Его интересовало все.

Грент и монограмма. Патрик с его семьей… Томас… и прочие, пусть бы Таннис не знала людей, но полицейский художник спешил рисовать портреты. Он поглядывал на Таннис с интересом, и это отчего-то злило Кейрена. Он становился грубым, а в голосе прорезались рычащие ноты.

А когда художник ушел, допрос продолжился.

Старый дом.

И встречи. Мелочи, вроде цвета ботинок Грента или куртки его. Она не помнит, какие на ней были пуговицы и имелась ли на них надпись. Про носовые платки тоже ничего сказать не может. Кейрен упорно, не щадя ни себя, ни ее, вытягивал мельчайшие детали.

Выворачивал наизнанку.

И когда, в тот первый день, ушел, Таннис без сил забралась под одеяла, она не спала, лежала с открытыми глазами в темноте.

Нет, Кейрен оставил лампу и высокую бутыль с маслом, и ужин, заботливо прикрытый той же льняной салфеткой… и даже книги принес, сказав:

— Чтобы не скучала.

Но у Таннис не осталось сил, и все прошлое, казалось бы, пережитое, вдруг вернулось. Вспомнилась мамаша с ее недовольством, ведь права была… куда Таннис полезла? К лучшей жизни? А бывает ли она, эта лучшая жизнь, чтобы не в мечтаниях, но наяву?

Она не спала, пребывая в некой странной полудреме, в которой явно слышался мамашин скрипучий голос. И судорожный кашель отца, который пробовал возражать, но получалось слабо, и Войтехов смех. Стоит открыть глаза, повернуться, протянуть руку, скользнув пальцами по холодной коже его куртки.

Не открывала, но поворачивалась, протягивала, ловила пустоту и прятала озябшую дрожащую ладонь под одеяла. Ворочалась.

Вставала.

Ложилась. И вновь вставала, ходила по камере, разговаривала сама с собой, пусть бы и горло драло так, что ясно становилось — еще немного и разболится. А завтра ведь снова Кейрен, и вопросы его… и придется отвечать, делать вид, что… плевать.

Она все-таки легла и даже уснула, сама не зная, как долго, а поднялась, когда в дверь постучали, и в окошке, решеткой забранном, возникло сонное лицо надзирателя.

— Воды принести? — поинтересовался он, и по голосу Таннис поняла, что лучше бы ей отказаться, но врожденное упрямство подтолкнуло ответить:

— Принеси.

Как ни странно, вода была даже теплой, а помимо ее и таза, почти нового, разве что слегка сбоку примятого, ей и мыло подали, и зубную щетку, и даже порошок зубной и отнюдь не из толченого мела. Полдюжины склянок с кремами…

…и духи в темном узком флаконе.

А вечером притащили массивную жаровню, которая нагревалась без углей.

О да, Кейрен заботился о своей свидетельнице.

Вот только забота эта…

— Почему ты ничего не ешь? — сегодня он не спешил раскладывать свои бумажки, и оживший самописец бессильно водил лапами по чистому листу. — Таннис, это глупо.

Как уж есть.

Не нужны ей подачки.

— Да, я могу тебя вывести. Снять номер в гостинице. Или сразу квартиру. Я даже могу поселить тебя в своей…

— Спасибо большое, обойдусь как-нибудь.

— Ты злишься, — он водил пальцем по кромке лацкана. — И у тебя есть на это все причины, но, Таннис, подумай сама, как долго ты проживешь вне этой камеры? Да, к тебе приставят охрану…

Кейрен отвернулся и, сняв с корзинки салфетку, положил на стол. Вытащил бутылку темного стекла. И фарфоровую пару, ту самую, которая осталась от леди Евгении, и значит, вещи Таннис не пропали. И быть может, деньги тоже целы?

Она решительно наступила на горло благодарности: обойдется.

— Но охрана… сама по себе ненадежное дело. Таннис, ты знаешь много и, я бы сказал, слишком много. Не только об этом деле, но и… вообще слишком много. Если тебя захотят убить, то найдут способ.

— Тогда и здесь достанут.

На столе появилась пузатая вазочка с тремя астрами. И сливочник. Креманка с вареньем… серебряные ложечки… булки с кунжутной посыпкой…

— Достанут, — не стал спорить Кейрен. — Но… давай ты для начала поешь?

— Не хочу.

— Ложь, — он подал руку. — И ведь сама понимаешь, что глупо дуться. Не собираешься меня прощать? Не надо. Только себя не наказывай. Я же хочу, чтобы ты нормально питалась… и блинчики, между прочим, я сам пек. По-моему, получились отменными.

Полупрозрачными, кружевными с очаровательно хрустящим краем. Кейрен положил один на тарелку, нахмурился:

— Все-таки остыло, но…

Зачерпнув мягкое масло, он выложил на блин, размазал.

— Джем или мед?

Запах меда дурманил… кормили внизу не сказать, чтобы отвратно, случалось Таннис пробовать и более мерзкий супец, но вот баловать не баловали.

— Мед, — решил Кейрен. — И ледяной чай. К сожалению, горячий не получилось пронести. А конфеты возьми с собой, пригодятся.

— Куда?

— Заговорила, — он наклонился и поцеловал ее в макушку. — Чепец дурацкий. Зачем ты его носишь? Тебе совершенно не идет.

Таннис заставила себя глубоко вдохнуть и проглотить те слова, которые уже готовы были слететь с языка. И блинчиком их закусила. В самом деле хороши.

Нежные.

Мягкие. И мед свежий, сладкий до приторности. Но мятная прохлада чая сладость уравновесила. И в конце концов, Кейрен не виноват, что все так бестолково выходит.

…он жаровню принес.

И корзинку с рукоделием, чтобы Таннис не скучала. Откуда ему знать, что она представления не имеет о нитках, иголках и крючках…

— Ну как? — Кейрен следил за Таннис с явным интересом.

— Готовишь ты лучше меня, — вынужденно призналась она.

— Я тебя научу, честно! Только не злись…