Татьяна Корсакова - Ведьмин круг

– Ты только осторожнее. – Глупо говорить такое мертвой женщине, уверенной, что хуже, чем есть, уже не будет. Но и отпустить Марго просто так она не могла.

А Анук молчала. Сказала бы хоть словечко, успокоила. И дождь ей вроде как нипочем.

Тишину, нарушаемую лишь шумом дождя, вдруг разорвал истошный женский вопль, а через мгновение Марго материализовалась прямо посреди тропинки. Арина испуганно шарахнулась в сторону, больно ударившись плечом о мокрый ствол березы.

– Что там? – спросила она непослушными губами.

Анук остановилась, обернулась.

– Что происходит? – Ее взгляд слепо шарил в темноте за Ариной. – Ты что-то почувствовала?

– Не я – Марго. – Непрекращающийся вой Блэка подтвердил ее самые страшные подозрения. Произошло что-то… непоправимое.

– Она там… – Марго ткнула пальцем в темноту. – Сидит… Мертвая!

– Кто?

– Софья! – голос Марго сорвался на визг.

– Что? – произнесла Анук требовательно. – Ну, говори же!

А что сказать? Что, пока они искали могилу Флоры, еще одну из них убили?

– Где? – спросила она у Марго.

– Тут, совсем рядом.

– Тогда пошли.

Собственная решимость пугала. Вместо того чтобы со всех ног бежать прочь, она собиралась еще раз взглянуть в лицо своему страху.

– Его там нет, – шепнула Марго. – Кроме нее, там никого нет. Не бойся.

Арина обернулась к Анук:

– Там Софья. Марго сказала, что она мертва.

– Ясно. – Анук не испугалась, не ударилась в панику, произнесла: – Я пойду вперед, а ты за мной.

В руке ее появился кинжал, тот самый, с рукоятью, украшенной черной вязью. Особенная вещь. Вещь силы. Как Аринино веретено, которое лежит сейчас дома в шкафу, а должно быть всегда при ней, потому что наступили лихие времена, потому что какой-то безумец объявил сезон охоты на ведьм открытым. Потому что она ведьма.

…Софья сидела на земле, привалившись спиной к березе, уронив голову на грудь. Издалека казалось, что она спит. Только издалека, ровно до тех пор, пока пелена дождя милосердно скрывала вспоротый живот и бурые потеки на руках, сжимающих окровавленный веер.

За спиной снова тихо заскулила Марго, но тут же замолчала, испуганно прижав к груди свою черепушку. Анук стояла неподвижно, не предпринимая ни малейшей попытки приблизиться к мертвой Софье, словно о чем-то раздумывая, а потом сказала:

– Ей уже ничем не помочь, а нам нужно уходить.

– Но как же?..

– Потом. – Она даже не повысила голоса, но от этого ее спокойствия стало страшнее вдвойне. – Убийца может быть где-то поблизости, мы не должны так рисковать.

Арина не стала спорить. Как можно спорить с инстинктом, который велит бежать, спасаться?! И она побежала, не оглядываясь по сторонам, не чуя под собою ног, подставляя пылающее лицо под холодные дождевые струи.

…В доме Флоры кто-то был. Окно первого этажа светилось весело и призывно, как огни маяка посреди бушующего моря. Арина замерла, по-звериному затаилась, краешком сознания отмечая приближающиеся шаги. Анук не бежала, но все равно ее догнала, стала рядом, вглядываясь в темноту, а потом тихо сказала:

– Ждите меня здесь. Обе!

Анук двигалась стремительно и бесшумно, как призрак. Она знала, что делает, когда заглядывала в освещенное окно. Арине хотелось думать, что знает, потому что сражаться с маньяком в одиночку она была не готова.

В освещенном квадрате окна мелькнула черная тень. Сердце испуганно дернулось. А Анук, наоборот, вышла из темноты, призывно взмахнув рукой. Только бы она знала, что творит…

Тень за окном сгустилась, превратившись в стройный женский силуэт. Тихо тренькнули открывающиеся створки, и раздраженный голос сказал:

– Анук, где вас носит?

Арина узнала этот голос, хотя и слышала его лишь однажды – на кладбище во время похорон Марго.

– Впусти нас, Саломея. – Не дожидаясь ответа, Анук подошла к крыльцу. Арина и Марго двинулись следом, как привязанные. Блэк остался снаружи – охранять.

– Я приехала, как только смогла, – сказала Саломея, впуская их в дом. – Что тут у вас творится? Где Софья?

Про Арину она не спросила, лишь окинула девушку быстрым оценивающим взглядом. Значит, Анук ей уже кое-что рассказала. Наверное, по телефону.

– Софья мертва, а нам нужно уходить.

Если Саломея и испугалась, то виду не подала. На ее холеном лице не дрогнул ни единый мускул. Она стояла посреди комнаты, скрестив на груди руки, затянутые в тонкие лайковые перчатки. Высокая, стройная, одетая в водолазку, черные брюки и высокие сапоги, от которых на полу оставались мокрые следы. От нее одуряюще пахло духами. Этот аромат смешивался с влажным воздухом, делался еще сильнее.

– Я сунулась было вас искать. – Саломея стряхнула с брюк соринку, покачнулась, как пьяная, – но начался дождь. Телефон Софьи отключен, твой вообще не отвечает, – добавила она с легким укором.

– Я свой забыла. – Анук говорила и медленно кружила по комнате, не то принюхиваясь, не то осматриваясь. – Ты тут ничего не трогала?

– Даже если и трогала, я в перчатках. – Саломея посмотрела на свои руки. – Я же не дура. – Она хихикнула.

– Ты пила? – Анук подозрительно сощурилась.

– А кто мне запретит? – Саломея пожала плечами.

– Ты наследила! – Анук сдернула со стола расшитую цветами салфетку, швырнула ее под ноги Саломее и велела: – Давай!

Саломея не была похожа на тех, для кого мытье полов – привычное дело, но за салфетку взялась без лишних разговоров, разве что с выражением легкого неудовольствия.

– Как ее убили? – спросила она, запихивая грязную салфетку в сумочку от Шанель.

– Вспороли живот. Очень скоро здесь будет полиция. – Анук последний раз придирчиво осмотрела комнату. – Тут, кажется, порядок, а следы в саду смоет дождь.

– Твои отпечатки есть на снимке, – шепнула Марго. – Лучше сотри.

Арине не хотелось прикасаться к фотографии еще раз, но отпечатки – это серьезно, а с полицией у нее и без того сложные отношения. Значит, придется…

…Руки худые, жилистые, с аристократическими изящными запястьями, длинными пальцами и до крови изгрызенными ногтями по локоть в черной земле. И брючины джинсов тоже в земле, а носок грязной кроссовки упирается в лопату, надавливает. Ржавое лезвие входит в плотный лесной дерн с неприятным хрустом, словно там, под землей, чьи-то хрупкие кости дробятся на мелкие кусочки. Копать нужно быстро, потому что времени почти не осталось, потому что в руках и голове невыносимый зуд, и с ним нужно что-то делать. Прямо сейчас! Можно дробить хрупкие кости или…

Сосновая палка ломается с громким хрустом, крошится в непослушных, точно онемевших пальцах, гасит зуд. Сломать, уничтожить, чтобы успокоиться. Только так, по-другому не получается.

…Безглазое лицо улыбается. Плачет кровавыми слезами и все равно улыбается. А венок из безвременников, хоть и завял, все равно очень красивый, как диадема. Весной безвременники прорастут, и он сможет к ним приходить…