Вероника Мелан - Мистерия

— Слушай, а откуда ты так много знаешь о душе?

— Ну как же… — Беспечно отзывалась спутница. — Я ведь много читала, помнишь? И еще далеко не все перечитала, хотя каждый раз пыталась отыскать что-нибудь именно на эту тему. Мне попалось множество ненужной… пока ненужной информации и кое-что полезное, в том числе глава из книги «Глубинное понимание внетелесных процессов», где автор описывал свои наблюдения о человеческой душе.

— Как же он ее исследовал? Если ее не видно?

— Я не знаю. Но именно он упомянул о том, что внутренний источник «губителен как для порождений тьмы, так и опасен для глаза человеческого, ибо принадлежит Господу и несет в себе часть его силы и мощи, и не должен быть изъявлен на свет без особой на то причины». — Процитировала она. — Он еще сказал, что разговаривать, просить и взаимодействовать с душой можно, но касаться ее ни в коем случае нельзя. Это запрещено любому созданию.

— Тогда как же ты с ней работала?

— Ну… Я попросила ее, на самом деле. Объяснила, какой процесс хочу запустить, показала, для чего, и тогда все получилось. Касаться твоего источника я бы не решилась.

Надо же, какая умная женщина ему попалась. Именно ему — Стиву — и в этом самом Коридоре. Кого благодарить за подобное совпадение? Кому поклониться в пояс или до самой земли? Случаю, Дрейку, Киму, кому-то сверху? И чтобы не умалять ничьих заслуг в счастливом стечении жизненных обстоятельств, док просто прошептал «спасибо» в надежде, что его услышит именно тот, кто преподнес столь ценный подарок, и с легким сердцем зашагал дальше.

Двумячасамипозже.

(Brian Crain — Song for Sienna)

Он так и не привык есть при Тайре. Жевал, конечно, один из двух оставшихся сухих пайков, но постоянно чувствовал дискомфорт — сам жрет, а человек напротив него сидит, смотрит куда-то в сторону и молчит. Ждет.

Еда заканчивалась. Вода, впрочем, тоже, но все это происходило вовремя, и потому Стив не волновался — запасов хватит. Хватит как раз, чтобы дойти, сделать начатое, а после выйти наружу. Может быть, даже не голодным.

— У меня осталась последняя шоколадка. — Смущенно покрутил он в руках обернутую в мятую бумажную упаковку тонкую пластинку. — Ты точно не хочешь? Не самая лучшая по вкусу, но все-таки.

— Нет, не хочу.

Док принялся разворачивать бумагу — осторожно снял обертку, оторвал от края блестящий кусок фольги, убрал в рюкзак.

Его спутница сидела на песке с задумчивым выражением лица. Одной рукой подперла подбородок, второй бесцельно возила по песку — то собирала кончиками пальцев пыльную горку, то вновь разметала ее, оставляя на земле бороздки.

О чем она размышляла? По лицу, даже если захочешь, не прочитаешь. А видеть «ауры» он, увы, не умел.

— А ты совсем не скучаешь по еде?

На лице Тайры появилась рассеянная улыбка; ладонь застыла в миллиметре от песчаной кучки.

— Скучаю. Только не физически, а тут. — Она указала пальцем на собственный лоб. — В голове. Не по еде даже, но по ее вкусу — по процессу. Я скучаю по желанию есть, понимаешь? С тех пор как я оказалась в Коридоре, у меня нет именно его — желания. Ни толком спать не хочу, не есть, ни в туалет…

На последнем слове она смущенно порозовела, но Док не смутился, наоборот, мягко покачал головой.

— Все это вернется, как только выйдешь отсюда.

Зря сказал? Наверное, зря, потому что в зеленовато-желтых глазах тут же промелькнула растерянность, а после страх.

Боится, что не выйдет? Что за бред? Выйдет. Он поможет.

Вот и представился случай начать разговор именно о том, о чем он вот уже битый час хотел поговорить, но все терзался и не знал, как — о ее выходе наружу. С ним.

— Тай… — Док все-таки использовал это имя, хоть и не считал его лучшей вариацией уменьшительно-ласкательного прозвища. — Я хотел тебя кое о чем спросить.

— Спрашивай. — Она улыбнулась легко и открыто. С тех пор как она открылась перед ним, показала свою историю целиком, ей нечего было скрывать, и на сердце царила легкость. «Отвечу, — говорили ее глаза, — задавай любые вопросы, на все отвечу».

— Я… — У него в горле вдруг запершило, пришлось его прочистить. — Даже не столько спросить хотел, сколько предложить тебе кое-что. Не предложить… Спросить… Пригласить.

Вышло криво. Слова не складывались в стройную фразу, «фразовый складыватель» волновался вместе со Стивом.

— Ты меня запутал, хоть ничего и не сказал.

— Я знаю. — Он вновь прочистил горло. — Да, сначала лучше спрошу. Скажи, а ты хотела бы вернуться на Архан? Если вдруг появилась бы такая возможность, если бы Коридор вдруг пропустил тебя в «окно», как тех путников, которых ты водишь. Хотела бы?

Она долго молчала, а он совсем не как взрослый человек, а как сопливый юнец боялся, что сейчас она произнесет «да». Каменел при этой мысли, но приказывал себе не сдаваться. Все равно будет шанс убедить, он все равно постарается это сделать.

— Нет. — Вдруг послышалось от Тайры, и Лагерфельд не сразу поверил собственному счастью. Распахнул глаза и едва не подавился шоколадом, пытаясь сдержать нагло рвущуюся на лицо улыбку. — Я не могу туда вернуться, не могу в живом теле, но даже если бы могла, не хотела бы. Меня там никто не ждет, там я умерла. У меня там… никого нет. Был Ким. Его нет. Была подруга, но она едва ли помнит обо мне — у нее давно уже другая жизнь, которая началась задолго до моего… «ухода».

— А родители?

— Родители? Что ты! Мне не разрешено к ним возвращаться, никому из девочек не разрешено. Если меня заметят возле их дома, то мать с отцом сильно накажут, побьют, а я этого не хочу. Иначе все бы возвращались. Все бы хотели… дожить с родственниками, не я одна. Если мое возвращение в этот мир кто-то и заметит, то только Уду. Тот сразу, как стервятник, почует колыхание нужной ему энергии и вновь пустит за мной погоню. Бежать? Прятаться? Второй раз умирать или служить ему? Нет уж, спасибо, не хочу.

Теперь он жевал шоколад, запивал его водой, но не чувствовал вкуса. Все рецепторы, даже вкусовые, превратились в слуховые — в одно большое ухо.

— Там остались книги, да. Я их не дочитала, но еще дочитаю, когда… провожу тебя. Задам вопрос источнику — может быть, получу ответ, и тогда буду думать о том, как вернуть собственную душу, что-то для этого делать. А если выяснится, что ее никак не вернуть — на этом месте ее голос охрип, преломился, — тогда буду коротать оставшиеся дни здесь. Так же, как делала до этого.

«До тебя», — читалось в погрустневших глазах; он заметил.

— А если бы у тебя была возможность выйти наружу. Не в Архан, но куда-то еще, ты бы вышла?

— Куда? Я ничего и никого там не знаю. Миры ведь разные, сложные. Некоторые таким, как мы, вовсе чужие. Попытаться, конечно, можно было бы, но я не уверена… Но какой толк размышлять, если Коридор все равно не пускает?