Саша Суздаль - Блуждающий Неф

— Спасибо, Несчан, — сказал тот, усаживая его возле буфета, — от твоих колбасок трудно отказаться.

Несчан вздохнул и Бромс, озабоченно спросил:

— Что-то случилось?

Несчан выдержал паузу и горько сообщил: — К сожалению, да!

— Рассказывай, — сказал Бромс, наливая с низенькие кружечки темно-красную наливку из ягоды сморины [20].

Они салютовали друг другу кружками, и выпили по глотку. Наливка у Бромса отличалась крепостью, и в скорости он знал всё о пропавших колбасках, и даже смог учуять весьма тонкий запах от травы кармины, положенной в начинку.

— Каждый день, Бромс, — подытожил Несчан, – каждый день по колечку.

Бромс отчего-то странно себя повёл. Он подошёл к двери, выглянул наружу, а потом закрыл её изнутри на запор.

— Что случилось, Бромс? — не понял Несчан и подумал, что последняя кружечка – лишняя. Бромс заговорщически подошёл к Несчану и прошептал:

— Я никому не говорил, но тебе скажу, — он оглянулся на окна и добавил: — У меня тоже!

— Что, тоже? — не понял Несчан. – Пропадают колбаски?

— У меня пропадают лепёшки, — выпалил Бромс, победно взглянув на Несчана.

На недоуменный взгляд Несчана, он объяснил, что каждый день, без перерыва, у него исчезают по две лепёшки. Это сообщение требовало подкрепление организма, истощённого стрессом. Они выпили ещё по одной кружечке. Потом ещё по одной. Потом ещё. Дальше они помнили плохо, но слова Несчана: «Здесь скрывается какая-то тайна», — они сохранили в памяти оба.

Их разбудил недоуменное восклицание кучера Арвина Флиппа. Он, как заворожённый, периодически вскрикивал: — Дверь! …дверь! …дверь! — чем несказанно возмутил Доностоса Палдора.

— Ты что, перегрелся на солнце? — открывая дверь кареты, воскликнул он, но выглянув наружу, открыл рот и только сказал: — Это да!

Все высыпали из кареты. Прямо посредине дороги стояла дверь. Старинная, деревянная дверь, коричневого цвета, с вырезанной человеческой головой на верхней филёнке и медной, вычурной ручкой. В другом месте и при других обстоятельствах это не вызвало бы никакого удивления и ажиотажа, но странным являлось то, что эта дверь стояла сама по себе. Только дверная коробка и полотно двери с ручкой. И всё!

Зелёные человечки посыпались на землю, осторожно заглядывая в щель полуоткрытой двери, топтались возле неё и о чем-то галдели между собой. Мо прилёг возле дороги на траву, с кошачьей улыбкой поглядывая на их суету.

Слева начинался зелёный лес, который забирался на невысокий холм, покрывая его лиственными деревьями, а внизу тёмной полосой его обрамлял сосновый молодняк. Дальше начиналось взгорье, подымающее на своих серых скалах невысокое плато, поверхность которого недоступна взору. Справа тоже темнел лес, забравшийся повыше на крутую гору, а посередине петляла неширокая дорога, идущая по долине между гор. Путешественники никак не могли понять, зачем и откуда здесь могла появиться дверь.

— Потерял кто-то, — предположил Арвин Флипп, не слезая с козлов, всем видом показывая, что его дело – сторона.

— Да нет, — ответили Палдор, подозрительно поглядывая на зелёных человечков и дверь, — это неспроста.

— Я посмотрю, — сказала Онти и пошагала к двери.

— Осторожно, — воскликнул Палдор.

— Я за ней присмотрю, — сказал Хабэлуан, которому и самому не терпелось поглазеть на дверь.

Палдор с сомнением посмотрел на Хабэлуана, но, помня свою промашку с зелёными человечками, вздохнул и подошёл к Полинии, разводя руками: «Что я могу поделать!»

Первый зелёный, которого все уважительно называли Ментор, сунул голову за дверь и подержал её там несколько мгновений. Потом повернулся к остальным и, как в трансе, сказал: — Я там видел нашу королеву на троне!

Зелёные человечки загалдели, а потом Второй, по старшинству, сунул голову за дверь, подержал и вытащил, весь сияя.

— Я видел свой дом, — торжественно сказал он, мыслями пребывая там – за дверью. Третий зашёл за дверь и открыл с той стороны.

— Я вас не вижу, — сообщил он. Четвёртый открыл дверь с лицевой стороны, и заглянул в дверь.

— Я тебя тоже не вижу, — ответил он Третьему. Зелёные загалдели ещё больше, но их прервала Онти, бесцеремонно, заявив:

— Теперь моя очередь!

Никто спорить не стал. Онти приоткрыла дверь шире, сунула туда голову, потом шагнула за порог.

— Онти!!! — одновременно с Палдором, крикнул Хабэлуан и бросился за Онти, открывая дверь. Онти как в воду канула. Как только Хабэлуан переступил порог, дверь за ним захлопнулась с громким стуком и мгновенно исчезла.

На третье полное солнце они пересеклись с необычным обозом, состоящем из пары лошадей, трёх крытых кибиток, запряжённых тремя парами рогатых быков, и диковинного хищника, похожего на огромного кота, который плёлся за последней кибиткой, привязанный обыкновенной верёвкой.

На одной из лошадей восседала девочка лет четырнадцати, ровесница Кристлина, которая спокойно и с достоинством проехала мимо них, только мельком взглянув. Когда они поравнялись с третьей кибиткой, хищник блеснул глазами и проявил интерес к Грохо Мому, пытаясь его понюхать. Грохо Мом воскликнул и отскочил в сторону.

— Не бойтесь, он грозный на вид, а по натуре – котёнок, — успокоил их крепкий мужчина в белой, полотняной шляпе, в таких же выбеленных брюках до колен и свободной рубахе без рукавов. Грохо Мом совсем не успокоился, а отошёл подальше и заинтересованно спросил:

— А что он ест?

— Вы не поверите, варёные клубни барвины, — улыбнулся мужчина в шляпе и добавил, — даже не обязательно варёные.

— Меня зовут Занзир, — сообщил мужчина. Монсдорф буркнул что-то в ответ. Занзир не расслышал, но вида не подал – мало ли что.

— Кристлин, — представился Кристлин и, показав на шагающего в стороне мома, сообщил: — А это Грохо Мом.

— Моя дочь, Миралин, — сказал Занзир, показывая на белобрысую девочку, едущую на лошади. Та, увидев смотрящего на неё отца, улыбнулась и помахала им рукой.

— А чем вы занимаетесь? — простодушно спросил Кристлин.

— Мы артисты, — ответил Занзир, — путешествуем и даём представления.

— Как здорово, — воскликнул Кристлин, — так интересно!

— Не совсем здорово, как хотелось, — ответил Занзир, показывая на кибитки, — артистов нужно кормить и одевать.

— И сколько вы платите артистам? — неожиданно спросил Монсдорф.

— Половина сбора идёт на общие расходы, а половину делим на всех, — ответил удивлённый Занзир, и спросил:

— Вы интересуетесь как артист?

— Да, — сказал Монсдорф, а у Кристлина отвисла челюсть.