Александра Плен - Подарок

— Нет! Никакого каркаса под свадебное платье я не одену! — топнула ногой и надула губы.

— Эльви, как можно! Сейчас пышные юбки в моде, — Эмма удивленно (наверное раньше Эльвиола ни разу не спорила с ней) — Это раньше, лет сто назад, мне бабушка рассказывала, можно было даже без корсета ходить, но сейчас это не прилично! Нас засмеют.

— Нет! Нет! И еще раз нет! Я не собираюсь грохнуться еще раз в обморок прямо в храме.

Ортензия с усмешкой наблюдала за нашей перепалкой. Пока мы определились только с цветом платья, оно, по традиции будет белым.

— Твоя мать на счет платья дала строгие указания.

— Вот пусть она его и одевает, а еще бы за Ленара замуж вышла, я была бы в восторге!

— Эльви, ну что ты такое говоришь, — Эмма сразу на попятный, голос стал жалобный и заискивающий. Малейший намек на жениха сразу дает плоды.

В итоге договорились, что корсет все-таки придется оставить, а каркас под юбки заменить дополнительными двумя или тремя подъюбниками из плотной ткани, чтобы держали платье куполом и давали пышность. Я настояла на простом квадратном вырезе, не слишком глубоком (нечего было показывать лишнего жениху), основная ткань — простой гладкий шелк, без оборок и рюшей. Милостиво разрешила небольшую вышивку по краю корсажа и внизу по подолу. Больше ничего. Эмма опять запричитала, что платье будет как у простой служанки, ни драгоценных камней, ни воланов, все засмеют и прочая-прочая, но портниха удивила и поддержала меня, сказав, что красоту сильнее подчеркивает простота. Вот интересно, к чему это она?

Я попросила Ортензию придумать что-нибудь с ворохом розового безобразия, висевшего в двух огромных шкафах у меня в комнате. Почему мне вдруг разонравился розовый? — очередной каприз неуравновешенной невесты. Забегая вперед, скажу, что некоторые платья после переделки даже можно было одеть. Мы выбрали самые приличные — пару розовых и пару голубых, отпаривали оборки и срезали самые вычурные камни, убрали лишние юбки и Ортензия уже сама, изменила линию корсажа (я по прежнему категорически не собиралась одевать под платья каркас), чтобы можно было просто носить с поясом. Получились вполне милые платьица. Заручившись моральной поддержкой портнихи, я повеселела. И даже привлекла к свадебным хлопотам горничную Мари, она из всех девушек, вертевшихся вокруг меня показалась мне наиболее адекватной и разумной. Ни тебе бесконечных сплетен о окружающих мужчинах старше пятнадцати и моложе пятидесяти, ни глупого восторгания моей неземной красотой, ни двуличного сочувствия от предстоящей свадьбы я от нее, в отличии от многих других, не услышала. Девочка была покладистой и милой, жизнерадостной и веселой, дочь нашего главного лесничего. И пусть я тут на птичьих правах, но взяла под крыло и ее.

Неумолимо приближалось «время Ч». От родителей было ни слуху ни духу. Платье почти готово. Нервы более-менее приведены в порядок. После месяца ежедневных занятий и гор перечитанных книг, я чувствовала себя не в пример смелее и уверенней. По мне, так багаж знаний сейчас у меня даже больше, чем у Эльвиолы, прожившей в этом мире свои шестнадцать с половиной лет. Хромали у меня по-прежнему этикет и танцы (этикет, понятное дело никто мне не преподавал, а танцы я видела только издали, наблюдая за братьями, сами фигуры я запомнила, а вот практики нет). Ну да ничего, всегда можно подвернуть ногу и постоять у стены, или пожаловаться на несварение желудка и посидеть на диете. Еще меня беспокоило то, что во всей библиотеке я не нашла ничего из законотворчества королевства. То ли мой папаня вообще не интересовался действующими законами, то ли эти книги были припрятаны в другом укромном месте.

— Мари, можно с тобой поговорить? — я дождалась когда мы останемся один на один с горничной.

— Да, льера Эльвиола.

— Мне нужно тебя попросить об одной вещи. Ты ведь догадываешься, что я выхожу замуж не по своей воле? Это… трудно скрыть.

— Я что-то слышала об этом, льера, — девушка была на редкость корректна и вежлива.

— Так вот, я никогда не была с мужчиной и, право мне не ловко это говорить, но мне страшно… мама ничего мне не говорила об этой стороне супружества, и я…

— Льера, простите меня, я тоже девица, я ничего вам не смогу рассказать толкового, — Мари мучительно покраснела.

— Нет, ты меня не поняла, я не о том… мне не хотелось… В общем дети пока меня пугают. Может когда привыкну к мужу, пройдет несколько месяцев… Короче — есть ли какое-нибудь лекарство? Я же вижу, что Лилия постоянно меняет кавалеров, то она с конюхом шашни крутит, то с помощником повара… Может ты… мне не к кому больше обратиться, — я выдавила слезинку… черт, так жалко себя стало, сейчас реально заплачу.

— Конечно я спрошу, льера. В деревне живет прекрасная знахарка, она поможет, не переживайте…

— Только никому ни слова, Мари, я могу на тебя положиться?

— Клянусь, я никому не скажу, спрошу для себя, она мне не откажет…

Забегая вперед, скажу, что Мари действительно принесла мне через два дня подозрительно пахнущую жидкость, и записку, как принимать. Жидкости было около литра и по рецептуре ее (принимая по столовой ложке раз в день, утром натощак) мне ее бы хватило на полгода… Пока достаточно, дальше будет видно. Бутыль я спрятала среди моих розовых платьев, надеюсь никто не сунется. Свадебный подарочек женишку готов. Не известно как пойдет мое прибывание здесь. Может удачный будет брак, может нет, но мне не хотелось бы отвечать в этом мире за благополучие еще одного человечка, кроме меня, маленького и беспомощного.

Первой прикатила мамаша. Через пару дней нарисовался и глава семейства. У меня вообще было такое стойкое чувство, что родители развлекались по одиночке, так как между ними, даже если очень сильно присмотреться, никакого взаимного чувства заметно не было, причем — ни ненависти, ни любви. Сплошной пофигизм. Хотя смотрелись они преотлично, когда конечно оказывались на одной орбите, недалеко друг от друга — оба изумительные красавцы.

Когда маман увидела мое платье — ор стоял такой, что слышно, наверное, было в столице. Досталось всем, и Эмме (куда глядела) и Ортензии (ей больше всего), и мне, как инициатору этого безобразия. Так как в мои планы не входило что-то в платье менять — в ответ она получила от меня истерику ничуть не хуже, в лучших традициях жанра — не зря же я тренировалась перед зеркалом месяц. Тут я припомнила все — и мое безрадостное одинокое детство, и монстра в качестве жениха, и мое нежелание жить, безразличие матери, продажу отцом за деньги. И под конец я разрыдалась так, что меня не могли успокоить всем миром. Маман даже просила прощения, Эмма плакала вместе со мной, даже Ортензия в сторонке тихонько всхлипывала, расчувствовавшись.