Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар

— Федра, — обратилась она ко мне, задумчиво склонив голову, — я сделала Анафиэлю предложение, которое он счел приемлемым. Герцог Куинсель де Морбан приезжает в Город на Средизимние празднества и намерен устроить собственный маскарад. Он, знаешь ли, правитель суверенного герцогства в Кушете, и я настроена сделать на его празднике некое заявление от имени Дома Шахризаев. Истинная ангуиссетта , думаю, будет при этом к месту. У тебя уже есть с кем-нибудь договоренность на Самую долгую ночь?

Самая долгая ночь… При Дворе Ночи на эту ночь не заключалось никаких договоров; но я-то не послушница Двора Ночи, и в своем служении Наамах никогда ею не была. Во рту пересохло, и я покачала головой.

— Нет, миледи, — с трудом выдавила я. — Такой договоренности нет.

— Что ж, — изогнула она красивые губы в улыбке, — ты согласна доставить мне удовольствие?

Как будто ей нужно было меня спрашивать, как будто я могла ей отказать. Этого предложения я ждала с тех пор, как перестала быть ребенком. Я бы рассмеялась, если б хватило духа.

— Да, миледи.

— Отлично, — просто кивнула она и перевела взгляд на Жослена, который пришел сюда еще раньше меня и теперь стоял у двери в своей обычной непринужденной позе со скрещенными на животе руками. — Боюсь, тебя ждет долгое скучное бдение, юный кассилианец.

Его лицо оставалось бесстрастным, пока он отвешивал поклон, но глаза сверкнули, словно летнее небо перед грозой. Когда Жослен и Мелисанда встретились во дворце, я и не разглядела, что он проникся к ней глубочайшим презрением. Интересно, это потому, что она высмеяла его обет безбрачия, или по какой-то другой причине?

— Я служу и защищаю, — свирепо заявил он.

Брови Мелисанды подпрыгнули.

— О, ты вполне терпимо защищаешь, но вот по части служения я бы требовала большего, гораздо большего, принеси ты клятву быть при мне , кассилианец.

Делоне кашлянул; я достаточно хорошо его изучила, чтобы понять, что кашлем он скрыл смешок. Не думаю, что Жослен об этом догадался: переполненный гневом на Мелисанду с ее поддразниваниями, он больше никого не видел. Странно, но меня подбодрило свидетельство того, что, несмотря на смычку с Домом Курселей и префектом Кассилианского Братства, Делоне не утратил свое чувство юмора. Я вдруг посочувствовала Жослену, который по наивности сохранил мою тайну и пока не научился скрывать проявления человечности. Бедняге следовало поскорее отбросить лопнувшую скорлупу чопорности, дабы в услужении у Делоне не выставлять себя дураком.

«Или меня», — хмуро додумала я.

— Значит, Самая долгая ночь… — произнес Делоне, собравшись с мыслями настолько, чтобы отвлечь внимание от простака Жослена и сгладить неловкий момент. Он подмигнул Мелисанде: — А ты ничего не делаешь наполовину, а?

— Нет, конечно, — самодовольно улыбнулась она. — Ты же меня знаешь, Анафиэль.

— М-м-м. — Он отхлебнул наливки и задумчиво ее оглядел. — Что за игру ты затеяла с Куинселем де Морбаном?

— Ах, это… — рассмеялась Мелисанда. — Всего-навсего кушелинская политика. Герцог Морбан замкнулся на своем Западном мысе и считает свой суверенитет непробиваемым, но Шахризаи — самый древний Дом в Кушете. Я просто надеюсь, что присутствие Федры поможет напомнить зазнавшемуся упрямцу, что наш род по прямой линии восходит к самому Кушиэлю. Не исключено, однажды мне придется попросить герцога об услуге. Не мешает заранее внушить ему, что услуги древним Домам многократно окупаются.

— Не более того?

— В отношении герцога де Морбана — да, не более. — Она повертела в пальцах стакан и послала ленивую улыбку в мою сторону. — Остальные мои причины исключительно личные.

Улыбка Мелисанды прошила меня словно копье. Не знаю, почему, но меня пробрала дрожь.

Когда поэты воспевают зиму, на пороге которой мы тогда стояли, они зовут ее Лютой Зимой; о да, такой она и случилась, и я молюсь, чтобы судьба больше не посылала мне столь суровых испытаний. Но пока дни становились все короче и короче, мы еще беспечно обманывались, судача о грядущем. Частенько люди сокрушаются о том, что будущее скрыто от них покровом тайны; мне же это неведение представляется своего рода благословением. Ах, да знай мы наперед, какие беды припасены на нашу долю, мы бы отпрянули в страхе и позволили чаше жизни проплыть мимо не пригубленной.

Некоторые стоят на том, что апатия только к лучшему, что во всех ситуациях следует оставаться бесстрастным сторонним наблюдателем, но я такой позиции не приемлю. Я ангелийка до мозга костей, а наш народ — избранники Элуа, его потомки, рожденные на земле, где окончились его земные странствия, где он пролил свою кровь из любви к людям. Да, я в это искренне верю. И не могу хранить безучастность. Наверное, в Сенях Ночи делались нешуточные ставки на то, переживу ли я Лютую Зиму, но я не умерла и, как другие выжившие, нашла прибежище в мысли, что это неспроста. Ведь в противном случае горе стало бы невыносимым. Мы, ангелийцы, рождены, чтобы, следуя путем Благословенного Элуа, изведать вкус жизни, чтобы испить до дна свою чашу глоток за глотком — и всю горечь, и всю ее сладость.

Но эта вера пришла ко мне позже, явившись плодом многих невзгод и долгих размышлений. А в ту пору моя жизнь была лакомой, как мед, приправленной лишь терпким предвкушением, да каплей желчи от ядовитой ревности.

В дни перед Самой долгой ночью мои мысли целиком занимало предстоящее свидание, и я так суетилась с приготовлениями, что Делоне, не выдержав, списался с Мелисандой, которая ответила — на сей раз прислав гонца, — что сама подберет мне наряд для маскарада у герцога де Морбана. Я вспомнила платье из золотой парчи, в которое она обрядила меня для Бодуэна де Тревальона, и отчасти успокоилась; но смятенные думы не рассеялись, а лишь потекли по другому руслу, приводя на память горестную судьбу принца.

Делоне забавляли мои волнения, когда он обращал на них внимание, что, однако, случалось нечасто. В какой бы интриге он ни был тогда замешан, полагаю, по его мнению, Мелисанда Шахризай не принимала в ней прямого участия, и от других моих поклонников он тоже ничего пока не хотел. Похоже, его игра перешла на новый уровень, куда мне не было хода.

Горные дороги и перевалы замело снегом, и скальды возобновили набеги на Камлах. Союзники Камлаха снова начали сосредотачиваться под знаменами герцога д’Эгльмора. Слухи множились, и в салонах Города все чаще осторожным шепотом повторяли имя Вальдемара Благословенного — по-прежнему не более чем имя, но именно его вопили закутанные в шкуры разбойники, опустошая приграничные деревни топором и огнем. Иногда бандитам удавалось уйти с добычей — зерном и другими припасами, — иногда они гибли под ангелийскими мечами, но их клич глупо было не принимать в расчет.