Робин Маккинли - Солнечный свет

Но не сумела. Еще не открыв ладони, я знала, что ничего не сделала. Три раза я пыталась, и никакого результата, кроме ломоты в шее и руках от перенапряжения. Хотелось плакать. Впервые у меня не получилось изменение, а ведь этот прием давался мне лучше всего! И бабушка не просила бы сделать что-то выше моих способностей.

Мы снова сидели на крыльце, в тени деревьев.

– Попробуем еще раз, – сказала она. – Но не здесь. Пойдем.

Мы встали – я все еще держала кольцо в руке, – спустились по ступенькам на землю, а затем – к берегу, на свет. День опять был солнечный, жаркий, и небо было синее, как сапфир.

Я не была готова к тому, что произошло. Когда я опять замкнула кольцо в ладонях и вложила всю свою досаду в последнюю попытку, что-то взорвалось – я вздрогнула, когда нечто пронеслось сквозь меня, – и на краткий миг мои ладони так нагрелись, как будто вот-вот вспыхнут. Потом нее закончилось, и мои руки упали, так меня трясло. Бабушка обняла меня. Я подняла свою трясущуюся руку, и мы увидели результат.

Камень в кольце в самом деле стал зеленым. Но оправа из чистого золота – прежде совсем простая – превратилась и сплетение причудливых завитушек; еще несколько крошечных зеленых камушков виднелись в сплетении линий. Я сочла это уродством, и чувствовала, как мои глаза наполняются слезами. В конце концов, мне было всего лишь девять лет, и я ухитрилась сделать гораздо хуже, чем ничего.

Но бабушка рассмеялась в восторге:

– Прелестно! С ума сойти, это так… радикально, не правда ли? Нет, нет, мне правда приятно. Ты чудесно справилась. Знаешь, я все думала… В общем, слушай, дитя, и хорошенько запомни: твоя стихия – солнечный свет. Это немного необычно, вот почему я до сих пор этого не заметила. Но в ярком солнечном свете ты, наверное, сможешь делать почти что угодно.

Бабушка не позволила мне попробовать изменить кольцо обратно. Я думала, потому, что она видит, как я трясусь и как я устала, и после моего ухода сделает это сама. Но она не сделала этого. При следующей нашей встрече бабушка носила кольцо таким, каким я его сделала. До тех пор мы не оставляли ничего измененным, всегда превращали обратно.

Я не знала, какие слова положено говорить, чтобы закрепить изменение. Возможно, стоило спросить бабушку – но для меня это кольцо было ошибкой, промахом, и я не хотела привлекать ее внимание к нему, хотя оно само привлекало мое внимание при каждом движении руки. Я даже не просила разрешения попробовать изменить его обратно – боялась, что сделаю только хуже.

Может, когда-нибудь я бы и задала этот вопрос. Но после того как я изменила кольцо, мы виделись всего несколько раз. Весь десятый год моей жизни мы встречались каждый месяц, иногда чаще. Но после своего десятого дня рождения я видела бабушку только единожды. Все взрослые знали, что приближаются Войны, и даже мы, дети, имели представление. Но я никогда не думала, что Войны коснутся нашего озера и что я могу больше не увидеть бабушку.

Солнечный свет мы тоже больше не обсуждали. Я не сказала ей, что меня прозвали Светлячком [2] Слово «sunshine» по-английски означает и светлячка, и просто солнечный свет. (Примеч. ред.). еще до свадьбы мамы и Чарли. Не помню уже, когда впервые сказал «Эй, Светлячок» – он так обращался ко всем малышам, – а я подумала, что он шутит над моим именем – ну, тем, что благодаря маме осталось от моего имени после разлуки с отцом – Раэ (Это производное от «рэй», то есть «лучик» – я думаю, солнечный). Со временем я обнаружила, что Светлячок – мое имя. А потом, поскольку я была единственным ребенком, вертевшимся в кофейне, завсегдатаи тоже стали называть меня Светлячком. Очень скоро это стало моим именем. Оно настолько стало моим, что я и не вспомнила о нем, когда бабушка впервые сказала, что солнечный свет – моя стихия. Большинство окружающих – даже мама – до сих пор называют меня Светлячком.

Я видела это во сне – вспоминала и видела, – лежа на полу бальной залы с головой на мешке с буханкой хлеба внутри; а в двадцати футах прислонился к стене вампир. Все было так ярко и отчетливо, словно я проживала все заново; странно было опять чувствовать себя ребенком, когда знаешь, что ты – взрослая.

А потом начался настоящий сон. Будто я снова сижу на пороге домика с бабушкой в тот самый первый раз, когда мы изменили цветок. Только теперь мы сидели не в тени, а под ярким солнцем. Цветок я держала в руках, бабушкины ладони лежали сверху, но я была взрослой, как сейчас, и мы молчали. Я закрыла ладони, открыла их, и цветок стал перышком. Я закрыла ладони, открыла, и перышко стало тремя спичками. Я закрыла ладони, открыла, и спички превратились в лист. Я снова закрыла и открыла ладони, и теперь на них лежало кольцо чистого золота с красным камнем. Камень вспыхнул в неожиданно ярком солнечном луче, прежде чем я закрыла ладони снова. Закрыть-открыть, и кольцо сменило вычурное безобразие, мерцающее зеленым. Закрыть-открыть. Между ладонями лежал складной нож – тот самый, что проживал в кармане моих джинсов, а теперь был спрятан в лифчике. Закрыть-открыть. Ключ. Ключ…

Я проснулась. Было еще светло, но закат уже окрасил небо алым. От лежания на полу все затекло. Наяву ничего не изменилось: я была прикована цепью за лодыжку, поймана в ловушку в пустом доме с вампиром. Сон остался сном, а солнце уже садилось. К тому же не отпускала жуткая, смертельная усталость; я, должно быть, не проспала и четырех часов. Мне бы фальшивый зуб с ядом, как у шпионов в дешевых триллерах – я бы в тот момент прикусила его. Я не знала, как выдержать еще одну ночь. Банда Бо, конечно же, вернется. Посмотреть, как мы уживаемся. И мой вампир – что за нелепость, мой вампир – должен будет решить… как бы он это ни называл. Намеревался ли он позволить Бо победить, или нет.

Я со стоном перевернулась. Вампир сидел, скрестив ноги, точно посередине стены. Наблюдал за мной. Я заставила себя сесть. Во рту словно кошки ночевали. Я оставила бутылку с водой в пределах его досягаемости, но он не выпил ни глотка. Я заставила себя не ползти, а встать, хотя все кости отозвались болью, подошла к нему и подняла бутылку. Я привыкала приближаться к нему. Если вы читали, что невозможно долго дрожать от ужаса, знайте – это правда: тело просто неспособно на такое. Меня тошнило от ужаса, мне почти хотелось умереть – лишь бы это кончилось, но я подошла к голодному вампиру на расстояние вытянутой руки, подняла бутылку и отпила, не колеблясь, как будто на его месте был Мэл.

– Хочешь еще? – спросила я.

Он взял воду из моей руки и уничтожил половину оставшегося. Я опять не заметила, как он пьет. Когда он отдал бутылку мне, я какое-то время стояла и смотрела на нее. Хотелось допить – я предполагала, что банда Бо принесет еще, в целях поддержания моей «привлекательности», – но мне странно не хотелось вытирать горлышко на его глазах.