Робин Маккинли - Солнечный свет

Только мои талисманы удерживали меня в сознании и в этом мире. Я почувствовала, как они нагрелись: как вода в чайнике, поставленном на сильный огонь, или тело вампира, которого вывел из состояния «комы» визит незваного гостя. Мне подумалось, что сейчас на моей шее и груди образуется красный круг, да еще по овалу на каждом бедре.

Надеюсь, моя одежда не загорится – это сложновато будет объяснить, да и неловко как-то.

Это была мука. Как будто меня тянули вперед и назад одновременно. Как будто вернулся момент, когда меня разорвали на две части, и кто-то стал растягивать половинки в разные стороны. He-пространство разинуло свою пасть, но прошлой ночью, когда Кон ждал меня на другом конце этой темной проселочной дороги, оно показалось мне просто чуждым, далеким, неземным – местом, куда мне совершенно незачем было соваться. Но сейчас я вынуждена была войти в него и позволить ужасному водовороту увлечь меня. Если позволишь этому Мальстрему себя поглотить, то уже никогда не вернешься – разве что в виде мелких кусочков.

Но у меня была причина посягнуть на эту враждебную территорию. С трудом заставив себя сосредоточиться на едва слышном гудении, я подумала, что это охранная система Бо. Так, если я смогла найти охранную систему, то, весьма вероятно, смогу найти и то, что она охраняет. Или эта логика слишком человеческая? Я попыталась сориентироваться, потихоньку, осторожно, помня, что на самом деле я сижу на стуле в кабинете Пата, и ощущая, как талисманы медленно прожигают в моем теле дыры. В этот раз сама я не была стрелкой компаса, я пыталась изогнуться так, чтобы увидеть, куда эта стрелка показывает…

Там.

Меня так сильно рвануло назад вместе со стулом и так крепко шмякнуло об пол, что воздух вылетел из легких. Но это было к лучшему, потому что терминал Пата взорвался, и на меня осыпалась целая куча мелких осколков электронной начинки и чуть более крупных обломков пластикового корпуса. Я услышала возгласы удивления и боли, затем словно затрезвонили сигналы тревоги. Я все еще пыталась вдохнуть, когда в комнату стали вбегать люди. Сигнал тревоги оказался настоящим!

Казалось, весь наличный состав штаб-квартиры ООД явился сейчас в кабинет Пата, причем их было явно больше, чем должно было, по идее, быть в пол-одиннадцатого ночи.

Как только я снова смогла дышать, то сразу сказала медику, что со мной все в порядке В ООД всегда есть дежурный медик: семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки – все за деньги налогоплательщиков. Ну, впрочем, мало ли где есть медики, но вот таких, с нашивками за боевые действия, встретишь не часто. Этот был с нашивками.

Только футболка моя надорвалась, обнажая грудь, цепочку и отметину от нее на коже; бормоча что-то о странных последствиях взрыва терминала, медик смазал рану противоожоговым кремом. К счастью, ему не пришло в голову сорвать с моей шеи цепочку, чтобы облегчить дыхание. Бедра по-прежнему горели, но я была рада и тому, что у меня вообще остались бедра.

Пату досталось больше всех: самый большой кусок корпуса терминала вспорол ему плечо, так что пришлось накладывать швы; лицо и руку не слишком украсили ожоги, к счастью, не опасные.

– Я и раньше был тем еще красавчиком, – сказал он. – Это не испортит мне жизнь.

Но, судя по всему, даже Пата пришибло, потому что прошло несколько минут, пока он заметил, что двое из прибежавших по тревоге (у одного на голове торчал переговорный микрофон, и он в него что-то бормотал) сразу уселись у второго терминала и принялись лихорадочно стучать по клавишам. Я-то, лежа на полу, хорошо их видела, но была в этот момент слишком занята собой, чтобы думать о том, чем именно они заняты. Пат и Джесс обменялись тревожными взглядами.

В этот момент в комнату вошла женщина, и уровень всеобщего напряжения зашкалил. Мне вдруг показалось, что я попала в ракету из старых фильмов, где центробежная сила прижимает всех, кого к стенам, а кого к полу. Может быть, я и не очень удачно выбрала метафору, но когда я посмотрела на нее, то не увидела теней вообще, как будто она светилась сама, от нее тянуло чем-то горячим и опасным, как от ходячего ядерного реактора. Впрочем, я ведь ни разу в жизни не видела ядерный реактор, могла и ошибиться, но ничего другого на ум не приходило. Приступ головной боли. Приступ желания бежать отсюда, неважно-куда-лишь-бы-подальше, И все это – только от одного ее присутствия.

Это, должно быть, и есть Богиня Боли. А я-то думала, что это прозвище – не более чем шутка. Ха-ха.

Она негромко что-то приказала одному из тех двоих, с микрофоном. Приказ ему явно не понравился, но тем не менее он покачал головой. Его сообщник только пожал плечами и развел руками.

– У вас замыкание, а у нас вся компьютерная система полетела, – сказала она ледяным тоном, хуже любых криков, – что вы, черт возьми, наделали?

Почти в буквальном смысле беря себя в руки, Пат ответил:

– У меня есть разрешение. Спросите Санчеса.

– У тебя нет разрешения корежить региональную систему ООД. И тебя наверняка плохо выучили в школе про предохранители, – сказала женщина, ни на один расщепленный атом не смягчив тон. – Ты все еще не сказал, что вы здесь делали, а Санчеса, как ты видишь, здесь нет.

Парень с микрофоном у терминала что-то буркнул, и она на минуту обернулась, выслушивая короткий доклад. Когда она снова посмотрела на Пата, тот уже успел подготовиться чуть лучше.

– Мы пытались проследить письмо Другого, а точнее, его источник. Мы с Эймил работаем, – кивнул в ее сторону, – уже несколько месяцев. Это Раэ Сэддон, и у нас есть причины считать, что она может нам помочь. Это уже второй раз, когда она пытается войти в контакт. Что до предохранителей, то… – и он пустился в объяснения, изобилующие техническим жаргоном, из которого я не понимала ни слова, да и не хотела понимать. Я просто отключилась.

Я уже могла дышать, хотя каждый вдох отзывался болью в груди. Но голова болела сильнее. Глазные яблоки словно засыпало осколками стекла, а череп так и гудел. Мне казалось, что все предметы окружает кроваво-красная окантовка, кое-где шириной с карманный нож, или тонкая, как опаловая цепочка. Эти линии были как щели в реальности, щели, открывающие тот хаос, который только что преградил мне путь к Бо сквозь не-пространство. Я вцепилась в подлокотники кресла (его быстро подняли с пола, и медик усадил меня, когда закончил осмотр).

– Не дергайтесь, – сказал медик Пату, пытаясь наложить очередной шов на его плечо. Мне не хотелось больше смотреть на Богиню Боли; я понимаю, конечно, что с моими глазами не соскучишься, но с ней было действительно что-то не так – я не знала сути дела, но моей голове от этого становилось совсем худо.