Ирина Чернова - И аз воздам

— Не обязательно произносить вслух желаемое, достаточно подумать о нем или представить, как было бы хорошо избавиться от неудобных людей и проблем.

— Я не думала о таком. Может быть ты сам хоронил глубоко в себе подобные мысли?

— Например?

— Например, как ты хотел разрушить здание тюрьмы в Арсворте?

— Дед выжег огнем то, что оставалось после смерти его отца, и я был уверен, что подобное не повторится никогда. Но в самих стенах осталась память о прошедшем… могу допустить, что в тот момент, когда мы с… ним попали вовнутрь, всколыхнулись слишком многие воспоминания и твое обращение к Айди совпало с ними. Руки как-то не доходили сделать это самому, — в голосе послышались виноватые нотки, перешедшие в недоумение, — но я не предполагал такого финала, которому был свидетелем здесь!

— Я тоже, — затрепетали огоньки в чашах, подергались и затихли, — не предполагала такого. В Арсворте я просила одного — лишь бы ты был жив… да и он тоже. А про Флойда и тем более мыслей таких не было! Не веришь? Клянусь, что я не желала смерти никому! Мне очень жаль, что для них… закончилось тупиком. Вилл, это неправильно, понимаешь? Неправильно! Они не должны были погибать да еще так страшно! Оба могли бы жить и дальше, один в Делькоре, второй в Неймаре, а мы в Бернире! Со временем стерлись бы острые углы, все бы забылось…

— Ты права, — Вилл подошел ближе и встал рядом, разглядывая то ли серую стелу с шариком, то ли гаснущий огонь в чашах, — любая смерть неправильна. Но здесь мало одного твоего желания, даже обращенного к богам. Они сами… оба выбрали свою судьбу, а остановить их оказалось не под силу даже Айди. В каждом из нас есть темная сторона и только от нас зависит, чтобы она не взяла верх над светлой частью. Ненависть и злость сжигает страшнее огня… она выжигает изнутри и, если вовремя не остановиться, то можно потерять и душу и жизнь. Не знаю, что хуже…

Ненависть сжигает изнутри? Понимание услышанного доходило, как через толстый слой ваты, заставляя посмотреть на давно произошедшие события под совершенно другим углом зрения. Год назад в Рифейских горах погибла Дайлерия, но она могла бы жить и дальше, если бы не её ненависть к Орвиллу… да и ко мне заодно. Райшер… чем я вызвала у него страстное желание отомстить? Он даже говорить не мог спокойно, если слышал мое имя — Желлина упоминала об этом, а причин не верить ей у меня нет. Флойд… ненавидел Орвилла до такой степени, что был готов уничтожить его любой ценой? Помнится, когда-то я тоже ненавидела всё вокруг, но сумела подавить в себе ядовитые ростки… а если бы не смогла? Дайлерия провоцировала меня, обещая отмщение, только вот о цене не было сказано ни слова. А цена-то за свершившуюся месть ох, как высока…

— Хорошо, что ты не ненавидел его. Этого бы я не пережила…

— Флойда? — хмыкнул Вилл, поудобней перехватывая костыли, — у нас было вечное противостояние, но ненавидеть? Так можно ненавидеть весь мир, в нем всегда найдутся те, кому ты не по нраву, но разве это повод ломать их под себя? — Помолчав, он повернулся ко мне. — Пошли, уже поздно, а на уличное освещение здешний магистрат не особенно щедр.

Протекторы закончили свое расследование и отчалили из Нейвиджа одновременно с нами, через неделю после известных событий. Райшеры вернулись в Делькор двумя днями раньше, до хрипоты требуя, чтобы я присоединилась к ним и не усугубляла свое положение. Чем я должна была его усугубить, было непонятно, но я наотрез отказалась подчиниться и была готова хоть на третий раз, но все-таки добраться до Бернира и осесть там. Внимание и забота родственников были приятны, но несколько обременительны и я с облегчением вздохнула, помахав им рукой на прощанье.

Мэтр Рокком собственноручно открыл нам портал и напутственно похлопал по плечу Вилла, обещая свою поддержку, когда придет время. Таинственность происшедшего заинтересовала не на шутку, но в ответ я получила обещание, что узнаю, когда придет время и биться за информацию далее было бесполезно — жизнь приучила его не разбрасываться словами и, если он не хотел, то хоть умри, ничего не узнаю. Порталом мы вышли в Горице, средних размеров городке, где на постоялом дворе нас поджидал Ференц вместе со скарбом, по-прежнему привязанном позади экипажа. От Горица до Бернира было четыре дня пути, которые мы намерились преодолеть со всеми удобствами — со сломанной ногой верхом не поскачешь, так что тряситесь, господа, подтыкивая под бок подушки и плащи!

Трястись по лионийским дорогам было муторно, не спасало даже мягкое нутро богатого экипажа и под вечер я вылезала из него, радуясь возможности ходить по твердой земле, а не подпрыгивать на всех кочках. Но тут начиналась другая беда — Вилл добирался на костылях до комнаты, усаживался в кресло и начиналась сплошная беготня вокруг него. Подай то, принеси это, сходи туда… я наматывала по комнате целые лиги расстояний, отдыхая лишь в то время, когда он перемещался в кровать. Возмущаться было бесполезно, как только я раскрывала для этого рот, он начинал жаловаться на ноющую ногу, показывал, что не может даже дотянуться до стопки бумаги или до стакана с водой, а уж разжигание камина я вообще люто возненавидела! У служанок это получалось куда как лучше, чем у меня, но разве успеешь их поймать, когда это надо? А осенью без живого огня в любой комнате становится неуютно и промозгло…

К Берниру мы подъехали в середине дня, серого и промозглого, как и полагается быть настоящему осеннему дню. Ференц остановил экипаж и я вышла на тракт посмотреть, как выглядит издалека самая знаменитая стройка Лионии. Дорога полого спускалась вниз и далеко впереди была видна панорама будущего города, на которую местный климат накинул полупрозрачное дождевое одеяние. Уже просматривались вдали широкие улицы, вдоль которых неровными зубьями крыш высились дома, но это было далеко впереди, а при подъезде виднелись низкие строения, кособокие лачуги, склады бревен, камня, огромные кучи серого цвета, между которыми сновали люди с телегами и лошадьми. В проходах вспыхивали яркие точки костров, даже доносились издалека стуки и визг инструмента и над всем этим господствовало низкое серое небо. Канала я так и не увидела, сколько бы не всматривалась вперед, а линия горизонта и вовсе расплылась в мокроте и сырости. Дул резкий порывистый ветер, вырывая из рук полы плаща, дождь бросал в лицо пригоршни холодной влаги, а под ногами стекали вниз многочисленные ручейки грязной воды. До асфальта тут еще не доросли и, сидя внутри экипажа, приходилось то и дело заваливаться набок, когда Ференц огибал особо большие лужи… или нырял в них, что вернее.

— Здесь когда-нибудь бывает солнце? — я осуждающе посмотрела на окружающий ландшафт и холодная морось с удвоенной силой посыпалась с лионийских небес. Чем Бернир не Питер?