Карина Демина - Серые земли-2 (СИ)

Материли беззвучно.

Завидовали, наверное. Им, многажды проклятым, судьба до самой кончины мира не знать ни тишины, ни покоя… Лихо теней не слушал.

Он лежал, вытянув шею, устроив голову на лапах. И закрыв глаза наслаждался теплым летним дождем, от которого сладко пахло свежескошенною травой и хлебом. И запахи эти будили память.

Дразнили близостью той, которая удерживала человеческую часть его души.

Лгали, конечно.

Откуда было взяться ей здесь?

Новый жилец, которого в глубине души пан Вильчевский полагал истинным источником всех своих бед — он не задумывался, откуда взялось это предположение, да если бы и задумался, то не пришел бы к выводу сколь бы то ни было внятному — повадился являться заполночь.

И это было преподозрительно.

Впрочем, не только это…

Кто он есть?

Откудова прибыл? Он, конечно, назвал панне Гуровой место рождения, да и в книге регистраций отметиться изволил, но сие не избавляло от вопросов. Напротив, чем больше размышлял пан Вильчевский, тем к более странным выводам приходил.

Гавриил молод.

Сирота и круглый, что вновь же невозможно, поелику даже у самого пана Вильчевского родня все ж в наличии имелась в лице троюродных теток, с которыми пан Вильчевский не знался из принципу и еще потому, что почта за открытки брала совсем уж безбожно. А этот, выходит, один одинешенек…

Но при деньгах.

А откудова в нонешнем мире у сироты деньги? И главное, что счету им не знает, швыряется, что туда, что сюда… подозрительно?

Весьма.

В библиотеку вот ходил… будто бы в городе иных каких мест нет. Сам пан Вильчевский книги не жаловал, почитая сие времяпровождение пустым. Библиотекам и иным заведениям, существование которых представлялось ему неоправданною тратой налогов, им же, паном Вильчевским, честно уплаченных, он предпочитал Кальварский рынок, в народе именовавшийся Блошиным. Там‑то порой попадались прелюбопытные вещицы да за сущие медни… впрочем, медням, в отличие от некоторых, пан Вильчевский счет ведал.

И на рынок уж неделю как не заглядывал.

Следил за постояльцем.

Однако либо следил неумело, либо постоялец оказался куда хитрей, нежели сие представлялось пану Вильчевскому изначально, и от слежки ушел… как бы там ни было, уж пятый день кряду он терял Гавриила в парке.

Подозрительно?

Еще как… чего нормальному молодому человеку в парках делать? Или в библиотеках? Или в иных местах, более приличествующих старым девам. Молодые люди все больше к игральным домам тяготеют, к кабакам и клабам, в коих, как пан Вильчевский слышал, творилось невообразимое распутство.

А этот…

При золоте, сирота и приличный.

И ведет себя тихо… вежливый такой, небось, притворяется… со всеми кланяется, собаченций премерзких панны Гуровой гладит, с палачом беседы ведет… пану Зусеку внемлет… и в пансионе все‑то его любят… Разве бывают этакие люди, чтоб все их любили?

Не бывает.

А значится, что? Значится, вранье все это… и окорок опять же пропал. Мысли роились в голове пана Вильчевского, множась, что мухи над перебродившим вареньем, лишая сна и покоя. Пан Вильчевский похудел, спал с лица, сделался нервозен не в меру. И лишь поняв, что же скрывается за всеми странностями неудобного постояльца — чуял же, чуял, что от него лишь беды будут — успокоился.

Почти.

Гавриил был шпионом.

Естественно, шпионом Хольма, а потому непредсказуемым и опасным. И в парке он встречался со связным… или связной… и в библиотеку ходил секретную информацию выведывать. И с постояльцами по той же причине был ласков. Правда, что именно секретного мог выведать Гавриил у отставного королевского палача или бывшее оперной дивы, пан Вильчевский не знал.

Да и за какой надобностью шпиону окорок был?

Не важно.

Может, его на родине недокармливали.

Мысленно пан Вильчевский давно уж с окороком простился, оплакал безвозвратную его утерю, но вот отдать окорок не просто вору, а целому врагу государства было свыше его сил. Пан Вильчевский при всем своем неодобрении властей — слишком уж много они тратились на всякие пустяки — мнил себя патриотом. А потому и донос сочинял неспешно, вдумчиво, с немалым знанием дела.

Для доносу пан Вильчевский не пожалел хорошей бумаги, оставшейся с незапамятных времен. Она слегка пожелтела, однако не утратила ни блеску, ни плотности. И чернила ложились хорошо, аккуратно.

…за сим довожу до вашего сведения, что…

…ведет подозрительный образ жизни…

…не имея определенного источника дохода…

…не единожды проявлял неумеренное любопытство, а тако же вел длительные беседы с иными постояльцами на саморазные темы…

…выказывал непатриотический настрой…

Последнее было не совсем правдой, и пан Вильчевский задумался, следует ли писать подобное. Но, взглянув на государя, который наблюдал с портрету за паном Вильчевским, он рассудил, что следует.

В конце‑то концов, ежели вдруг и ошибается пан Вильчевский, то разберуться.

Небось, в особом отделе не дураки сидят.

— Доброго дня, — раздалось вдруг сзади, и пан Вильчевский подскочил, обернулся. Дрожащее сердце ухнуло в пятки.

Гавриил стоял близехонько, едва ли не в шею дышал.

А может и дышал, иначе отчего вдруг шея эта засвербела так, выразительно.

— Д — доброе, — ответил пан Вильчевский и улыбнулся.

Кривовато.

Вспомнилось, что левый верхний клык пожелтел и уж три дня как ныл погано, намекая, что без визиту к медикусу не обойтись. А стоить оный визит будет немалых денег.

Гавриил улыбался широко, во все зубы. И зубы эти были крепки с виду, белы, чем вновь вызвали приступ раздражения. Вот отчего так? Одним от рождения все, что костюмчики полосатые, что зубы ровные, а другие над каждым меднем чахнут…

— А что это вы делаете? — поинтересовался Гавриил, подвигаясь ближе.

От хозяина пансиона сладко пахло свежим мясом и еще, кажется, балычком. До последнего пан Вильчевский был великим охотником, и порой позволял себе самую малость, нарезая балык тонюсенькими полупрозрачными ломтиками. И каждый не жевал — рассасывал, наслаждаясь солоноватым его вкусом.

Балык он запивал настойкою боярышника, зело полезной для сердечной мышцы и нервов.

Нервы же в последние дни совершенно поистрепались.

— П — пишу…

Гавриил потянул носом и вкрадчиво так, явно намекая, что известно ему если не все, то многое, поинтересовался:

— А что это вы пишете?

— П — письмо, — пан Вильчевский поспешно убрал лист в верхний ящик стола и нахмурился. — Что вам нужно?

Нужны Гавриилу были ключи от нумера пана Зусека, однако он здраво рассудил, что к подобное просьбе хозяин пансиона отнесется без должного понимания.