Мари Руткоски - Проклятье Победителя (ЛП)

— Неважно, что они думают. Потанцуй со мной.

Он взял ее за руку, и в первый раз за долгое время она почувствовала себя в безопасности. Ронан вывел ее в центр площадки, и они влились в танец.

Несколько минут Ронан ничего не говорил, а затем прикоснулся к тонкой косичке, которая свисала завитком у щеки Кестрел.

— Очень красиво.

Воспоминание о том, как Арин заплетал ее волосы, заставило Кестрел напрячься.

— Великолепно? — сделал еще одну попытку Ронан. — Божественно? Кестрел, еще не было изобретено прилагательное, с помощью которого можно было бы описать тебя.

Кестрел постаралась говорить легким тоном:

— Что останется делать дамам, когда этот театральный флирт выйдет из моды? Вы нас разбаловали.

— Ты знаешь, что это не просто флирт, — ответил Ронан. — Всегда знала.

Он был прав, пусть Кестрел и не желала встретиться с этим знанием лицом к лицу и по-настоящему его осмыслить. Она испытала тусклую искру страха.

— Выходи за меня замуж, Кестрел.

Она задержала дыхание.

— Я знаю, что в последнее время ты столкнулась с трудностями, — продолжил Ронан, — и что ты их не заслуживаешь. Тебе пришлось быть такой сильной, такой гордой, такой хитрой. Но как только мы объявим о нашей помолвке, все неприятности останутся в прошлом. Ты сможешь снова быть собой.

Но такой она и была. Сильной. Гордой. Хитрой. Кем он ее считал, если не девушкой, которая безжалостно обыгрывала его в каждой игре в «Клык и Жало», которая отдала ему посмертный штраф Айрекса, сопроводив деньги точными указаниями, что с ними делать? Однако Кестрел промолчала. Она вжалась в изгиб его руки. Танцевать с Ронаном было так легко. Будет так легко согласиться.

— Твой отец будет счастлив. Твоим свадебным подарком будет лучший рояль столицы.

Кестрел встретилась с ним взглядом.

— Или можешь оставить свой, — торопливо добавил Ронан. — Я знаю, что ты привязана к нему.

— Просто… ты очень добр.

Ронан коротко и нервно рассмеялся.

— Доброта едва ли имеет к этому какое-то отношение.

Музыка замедлилась. Скоро танец окончится.

— Итак? — Ронан остановился, хоть музыка и продолжала играть, а вокруг них кружили пары. — Итак… что ты скажешь?

Кестрел не знала, что и думать. Ронан предлагал все, чего она только могла пожелать. Но тогда почему его слова расстроили ее? Почему ей казалось, будто что-то было навсегда утрачено? Она осторожно сказала:

— Причины, которые ты назвал, не являются причинами для свадьбы.

— Я люблю тебя. Этой причины достаточно?

Возможно. Возможно, ее было бы достаточно. Но, как только музыка замерла в воздухе, Кестрел увидела с краю толпы Арина. Он смотрел на нее со странным отчаянным выражением. Как будто он тоже боялся что-то потерять или уже потерял.

Кестрел посмотрела на него и не могла понять, как раньше не обращала внимания на его красоту. Почему эта красота никогда не поражала, подобно удару, как сейчас.

— Нет, — прошептала Кестрел.

— Что? — разрезал тишину голос Ронана.

— Прости.

Ронан обернулся туда, куда смотрела Кестрел, и выругался.

Кестрел пошла прочь, протискиваясь мимо рабов, которые несли подносы с вином. Ее глаза щипало, свет и люди расплывались перед ее взглядом. Она покинула зал, миновала холл и вышла из дворца в холодную ночь. Ей не нужно было видеть и слышать Арина или ощущать его прикосновение, чтобы знать: он рядом.

*

Кестрел не понимала, почему сиденья в карете были расположены друг напротив друга. Почему они не были предназначены для моментов, подобных этому, когда все, чего ей хотелось, — это спрятаться? Она кратко взглянула на Арина. Она не дала указаний, чтобы зажгли фонари кареты, но луна светила достаточно ярко, окутывая Арина в серебро. Карета тронулась к дому. Арин смотрел в окно на удаляющийся дворец губернатора. Затем он резко отвернул голову от окна и сгорбился на сидении. Его лицо наполнилось чем-то напоминающим изумленное облегчение.

Кестрел ощутила слабую вспышку подсознательного любопытства. Затем она напомнила себе, что именно любопытство привело ее к настоящей ситуации: пятьдесят кейстонов за певца, который отказывался петь, за друга, который не был ей другом, за кого-то, кто был ее собственностью, но никогда не будет принадлежать ей. Кестрел отвела от Арина взгляд. Она поклялась себе, что никогда больше на него не посмотрит.

Он тихо спросил:

— Почему ты плачешь?

От его слов слезы потекли еще сильнее.

— Кестрел.

Она прерывисто втянула в себя воздух.

— Потому что, когда мой отец вернется, я скажу ему, что он победил. Я вступлю в армию.

Последовало молчание.

— Я не понимаю.

Кестрел пожала плечами. Ее не беспокоило, понимал он или нет.

— Ты пожертвуешь своей музыкой?

Да. Пожертвует.

— Но твоя сделка с генералом должна быть исполнена только весной. — В голосе Арина все еще звучало замешательство. — Ты должна выйти замуж или вступить в армию лишь к весне. Ронан… Ронан умолял бы о тебе самого бога душ. Он сделает тебе предложение.

— Уже сделал.

Арин ничего не ответил.

— Но я не могу, — продолжила Кестрел.

— Кестрел.

— Я не могу.

— Кестрел, пожалуйста, не плачь.

К ее лицу прикоснулась нежная ладонь. Арин провел большим пальцем по влажной коже ее скулы. Это ранило ее, потому что она знала: что бы ни заставило его так сделать, это было не более чем простое сочувствие. Она значила для него ровно столько. Но этого было недостаточно.

— Почему ты не можешь выйти за него замуж? — прошептал он.

Она нарушила данное себе обещание и, подняв на него взгляд, сказала:

— Из-за тебя.

Рука Арина дернулась у ее щеки. Его темноволосая голова склонилась и спряталась в собственной тени. Затем он встал со своего сидения и опустился перед Кестрел на колени. Его руки упали к ее сжатым кулакам, которые она держала на коленях, и открыли их. Он взял ее ладони так, будто набирал в пригоршню воду. Он набрал воздуха, чтобы заговорить.

Она бы остановила его. Она бы заставила себя быть глухой, слепой и сотканной из неосязаемого дыма. Повинуясь страху и желанию, она бы не позволила ему говорить. Повинуясь осознанию того, что страх и желание стали неразличимыми.

Однако он держал ее руки в своих, и она была бессильна.

Он сказал:

— Я хочу того же, чего хочешь ты.

Кестрел отпрянула. Казалось невозможным, чтобы его слова значили именно то, что она поняла из них.

— Для меня захотеть этого было непросто.

Арин поднял лицо, чтобы она увидела его. В его чертах плескалось яркое чувство, которое умоляло, чтобы его назвали по имени.

Надежда.

— Но ты уже отдал свое сердце, — сказала Кестрел.

Его лоб нахмурился, а затем расправился.

— Ах. Нет, все не так, как ты думаешь. — Он коротко рассмеялся. Его смех прозвучал одновременно мягко и как-то дико. — Спроси, зачем я ходил на рынок.