Мари Руткоски - Проклятье Победителя (ЛП)

Кожа ее ладоней, обдуваемая ледяным ветром, потрескалась и кровоточила, ободранная о веревки. Рот превратился в сухую пещеру. Жажда и холод оказались намного более болезненными, чем голод или усталость. Кестрел знала, что даже в лучших условиях человек может прожить без воды лишь несколько дней.

Но разве она не научилась переносить нужду?

Кестрел вспомнила выражение лица Арина в тот момент, когда она потянулась за ножом.

Девушка заставила себя отбросить эту мысль. Сосредоточившись на колебаниях волн, она вела лодку мимо голого каменистого острова и повторяла про себя то, что скажет через два дня, если ветер продержится.

*

Ветер спал. На вторую ночь паруса повисли. Лодка легла в дрейф. Кестрел старалась не смотреть на небо, потому что иногда замечала мерцание, хотя и знала, что звезды скрыты облаками.

Опасный знак. Она слабела.

Ее тело вопило от жажды. Кестрел все перевернула в маленькой каюте, надеясь, что где-то была припрятана фляга с питьевой водой. Она обнаружила лишь жестяную кружку и ложку.

Тогда спать. Она будет спать до тех пор, пока ветер не поднимется снова. Кестрел закрепила паруса так, чтобы они были повернуты к столице, и отрезала два куска веревки. Из кружки и ложки она смастерила колокольчик, чтобы тот разбудил ее, когда ветер наберет силу.

Кестрел скользнула в каюту. Все оставалось неподвижно. Ни дуновения ветра. Ни волн. Ни раскачивания лодки.

Кестрел сосредоточилась на этом спокойствии, представив, будто все, что она могла думать или чувствовать, покрылось чернилами.

Она спала.

*

Это был поверхностный, прерываемый кошмарами сон, в котором ее разум все повторял слова, которые она должна сказать, достигнув столицы.

Кестрел сопротивлялась образам Арина с ростком в руке, образам окровавленного меча, своей ладони. Она пыталась изгнать из памяти то, как ее кожа соприкасалась с его. Однако это воспоминание ярко сверкало в ее помутневшем сознании, раскинувшись, подобно жидким драгоценным камням. Как спирт или другое летучее вещество, оно собиралось каплями и становилось все более сильным, когда Кестрел пыталась его подавить.

Ее полусонный разум говорил: «Арин отпустил тебя, потому что валорианское наступление неизбежно. Так он по крайней мере знает, когда его ожидать».

Кестрел слышала музыку, которая называла ее лгуньей.

«Лгунья», — звенел колокольчик.

Он все звенел и звенел, пока Кестрел не проснулась и не выглянула из кабины. Она увидела, что ложка колотит по кружке.

А небо стало зловеще зеленым.

Зеленая буря.

*

Палубу заливали волны. Кестрел привязала себя к штурвалу и могла лишь цепляться за него, смотреть, как ветер треплет паруса, и надеяться, что по-прежнему движется на запад. Лодка металась на гребнях волн, ее бросало из стороны в сторону.

«Арин отпустил тебя, чтобы вот так ты умерла».

Но даже притупленный, ее разум не видел в этом смысла.

Кестрел снова стала повторять свои слова, переплетая их, подобно нитям, из которых вязали рабы. Она мяла получившуюся материю и знала, что не сможет произнести заготовленное.

Не станет.

Кестрел поклялась богами Арина, что не станет.

***

Ветра не было. Она почти ничего не видела. От соленой воды перед глазами все расплывалось. Но она услышала, как лодка о что-то шаркнула. Затем раздались голоса.

Валорианские голоса.

Она выкарабкалась из лодки. Ее поймали чьи-то руки, и люди стали задавать вопросы, которые она не могла до конца понять. Затем один вопрос пробудил ее:

— Кто Вы?

— Я — леди Кестрел, — прохрипела она. Непрошеные, ужасные, неправильные, из нее вырвались заученные слова, и она не успела остановить их: — Дочь генерала Траяна. Геранцы захватили полуостров…

Она проснулась, когда кто-то смочил ее губы водой. Кестрел мгновенно ожила, умоляя дать ей еще. Жидкость потекла в ее рот мучительно маленькими порциями. Кестрел пила и думала о вещах, чья красота была груба и холодна.

Дождевые капли на серебряных чашах. Лилии в снегу. Серые глаза.

Она вспомнила, что сделала что-то. Что-то жестокое. Непростительное.

Кестрел заставила себя приподняться на локтях. Она лежала в большой постели. Видела она все еще плохо, но заметила, что мягкая материя, укутывающая ее тело, была мехом невероятно редкого животного, а мужчина, который держал чашку с водой, был одет в мантию личного лекаря валорианского императора.

— Храбрая девочка, — сказал он. Его улыбка была доброй.

Кестрел увидела ее и поняла, что смогла. Она добралась до столицы, ее узнали и ей поверили.

«Нет, — пыталась сказать она. — Я не хотела». Но ее губы отказывались шевелиться.

— Ты прошла через тяжкое испытание, — сказал лекарь. — Тебе надо отдохнуть.

На языке Кестрел остался странный привкус, легкая горечь, вкус которой превратился в цепенящее ощущение, пощипывающее в горле.

Наркотик.

Кестрел завладело бесчувствие, а затем пришел и сон.

*

Ей снилась Инэй.

Погруженная в сон, Кестрел знала, что это не по-настоящему, что мертвых не вернуть. Но ей так хотелось украдкой подойти к Инэй, снова стать маленькой девочкой и не поднимать взгляд, не выискивать на лице старушки упрек, которого там не могло не быть.

Кестрел гадала, как на нее будет смотреть призрак Арина.

Он будет являться ей во снах. Показывать образы того, как был убит в сражении. Линии его лица превратятся в издевательство над теми чертами, что она знала. Глаза наполнятся ненавистью.

Так смотрят на предателей.

— Ты пришла проклясть меня, — сказала Кестрел Инэй. — В этом нет нужды. Я сама себя проклинаю.

— Хитрюга, — ответила Инэй, как говорила, когда Кестрел вела себя непослушно. Кестрел хотела возразить, что это совсем другое, нежели спрятанная в тренировочной зале Ракса нотная тетрадь, которую она доставала читать, когда оставалась одна и должна была сама тренироваться. Это совсем другое, нежели грубое слово. Нежели разыгранная шутка.

Кестрел купила жизнь, и любила ее, и продала ее.

Инэй произнесла:

— Расскажу-ка я сказку, чтобы тебе стало лучше.

— Я не больна.

— Нет, больна.

— Мне не нужны сказки. Я должна проснуться.

— И что дальше?

Кестрел не знала.

Инэй начала:

— Однажды на свете жила портниха, которая умела ткать материю из чувств. Она шила платья из восторга: легкого, блестящего и гладкого. Кроила честолюбие и пыл, спокойствие и изобретательность. И, вот, она в такой мере овладела своим ремеслом, что на нее обратил внимание один из богов. Он решил воспользоваться ее услугами.

— Что это был за бог?

— Тсс, — произнесла Инэй. Как бывает во сне, Кестрел обнаружила себя в своей детской постели, которая была украшена резными зверями. Инэй сидела подле нее, элегантно расправив плечи. Эту осанку Кестрел всегда пыталась перенять. Няня продолжила свою сказку: — Бог пришел к портнихе и сказал: «Я хочу рубашку из умиротворения».