Колин Маккалоу - Евангелие любви

– В руки Твои предаю дух свой! – крикнул он громким пронзительным голосом и выбил табурет из-под ног.

Вес тела моментально натянул три веревки: под горлом и на запястьях, и Джошуа повис на кресте. А боль не такая уж сильная! Не сильнее, чем от гнойников под мышками. Не хуже поцелуя Иуды Кэрриол. Или бесконечных миль беспрестанного хождения. И определенно милосерднее боли от его ноши, от груза его призвания и от мучительного осознания собственной смертности. Эту боль терпеть намного легче.

– Я человек! – хотел сказать он, но веревка пропускала в разрывающиеся легкие лишь тоненькую струйку воздуха.

В его болезненном сознании двор наполнился людьми. Мать, очень красивая, застыла на коленях мраморным изваянием всепоглощающей скорби. Джеймс и Эндрю, Мириам и Марта. Мэри, бедная Мэри. Тайбор Рис и толстяк, которого, как он помнил, зовут Гарольд Магнус. Сенатор Хиллиер и мэр О’Коннор, губернаторы. Улыбающаяся Джудит Кэрриол перебирала в змеиных руках серебристые четки человеческих должностей и благ. Со стуком, подобным грому, перед ним распахнулись ворота. За ними стояли мужчины, женщины и жалкая горстка детей. Они простирали к нему руки и молили спасти.

– Я не могу вас спасти, – прохрипел он, но не вслух, а в погружающемся в серость сознании. – Вас никто не спасет. А я – лишь один из вас. Я человек. Только человек. Спасайтесь сами. Сделайте усилие и останетесь в живых. Постарайтесь, и человечество будет жить вечно! – «Вечно» стало его последним словом.

Кристиан умер не от сдавившей его горло веревки, а от веса собственного тела, которое, по мере того как он отдалялся от сознания собственных тягот к смерти, тянуло вниз все сильнее, и грудной клетке больше не хватало сил вытолкнуть из легких спертый воздух. Он тихо заснул – серый человек на сером кресте в маленьком сером уголке огромного серого мира.

Моросил серый дождь, смывая потеки крови, и его бесцветная серая кожа приобретала блеск.

Он пробыл на этом острове ровно три часа.

В пятницу, прекрасным майским утром начался последний этап Марша тысячелетия. Его возглавили Джеймс и Эндрю, между которыми шла Мириам. Сразу за ними следовала компания улыбающихся и приветственно машущих руками правительственных чиновников и военачальников. Никого особенно не трогало, что лавры последнего дня не достанутся отсутствующему Джошуа. Об этом можно было судить по радостно улыбающемуся лицу сенатора Дэвида Симса Хиллиера Седьмого, который как-то умудрился в одиночку пробраться вперед и теперь шел за оставшимися в строю представителями семейства Кристиан, на несколько шагов опережая остальных участников.

Люди по пути ожидали колонну, пропускали ее и становились в хвост, то ли вздыхая, то ли охая. Ведь Кристиана среди лидеров процессии не было. И пусть этот день был кульминацией Марша, без него он все же многое терял.

Впоследствии в самые светлые моменты своей жизни мать семейства твердо стояла на том, что именно она возглавляла Марш в последний день – ведь она была старшей из Кристианов и первой прибыла на Потомак в машине телевизионщиков, снимавших лица и ноги передового отряда.

Ровно в восемь в Белый дом прибыла Джудит Кэрриол, и ее тут же провели в Овальный кабинет, где ее принял Тайбор Рис, который был уже там и следил за Маршем при помощи мониторов. Участники должны были подойти к специально устроенной мраморной платформе ровно в полдень, и у него еще было несколько часов в запасе. Президент сидел в кабинете один.

– Прошу прощения, господин президент, я, должно быть, рано. – Джудит поискала глазами министра окружающей среды.

– Нет, доктор Кэрриол, вы, как всегда, пунктуальны. Могу я называть вас Джудит?

Кэрриол порозовела и сделала умоляющий жест рукой, очень изящный, выразительный и на этот раз нисколько не напоминающий движение змеи или паука.

– Сочту за честь, господин президент.

– Гарольд опаздывает. Наверняка из-за Марша. Мне докладывают, что проехать почти нигде невозможно, на улицах повсюду толпы людей. – Такое похожее на Кристиана хмуро-скорбное лицо главы государства осветилось удивлением. – Но я не думаю, чтобы Гарольд Магнус шел среди участников.

– Я тоже. – Мысли Джудит о состоянии Кристиана отошли на второй план. Она упивалась удачей. «Спасибо тебе, Гарольд, что опоздал! Когда бы я еще могла поговорить с президентом с глазу на глаз. Этот человек мне нравится. Джошуа не хватает его беспристрастности и здравого смысла. Они очень похожи лицом и фигурой, но Тайбор Рис не сумел добиться такого единения с народом, как Кристиан. Впрочем, сравнивать их бессмысленно и глупо».

– Какое событие! – с чувством заметил президент. – Самое главное в моей жизни. И я очень рад, что оно произошло во время моего президентского срока. – Когда Тайбор Рис волновался, речь выдавала в нем уроженца Луизианы. Калифорнийскому выговору он учился специально, чтобы собрать побольше голосов. – У американского президента мало возможностей отблагодарить своих верных помощников. Я не могу даровать вам титул, как это бы сделали в Австралии. Не могу подарить дачу и обеспечить отдых в лучших санаториях, как принято у русских. Даже не могу нарушить железные правила федеральной службы и повысить в должности сразу на несколько ступеней. Но искренне благодарю и надеюсь, что моей благодарности достаточно. – Его глаза, такие же темные и глубоко посаженные, как у Джошуа, нежно смотрели на нее.

– Я просто выполняю свою работу, господин президент. Она мне нравится, и мне за нее хорошо платят. – «Боже, какие пошлости несет мой язык! И куда, черт побери, подевался Гарольд Магнус?»

– Садитесь, садитесь, моя дорогая девочка. У вас усталый вид. – Президент Соединенных Штатов Америки, подвинув кресло, галантно ее усадил. – Хотите кофе?

– Сэр, чашке кофе я буду рада больше, чем титулу.

Он сам принес кофе на серебряном подносе, где рядом с большой полной фарфоровой чашкой стояли сахарница и сливочник.

Джудит выпила кофе до дна и не отказалась бы от добавки, но не решилась попросить.

– Мне очень нравится доктор Кристиан, – продолжал Тайбор Рис. – Расскажите мне о его болезни.

Джудит рассказала только то, что считала нужным, и была отнюдь не так откровенна, как с Гарольдом Магнусом. Но и это встревожило президента – больше, как человека, чем как государственного деятеля. Это подтверждали его слова, когда она закончила рассказ.

– Он приехал по моему приглашению до того, как вышла из печати его книга, и я не помню, чтобы проводил с кем-нибудь более приятный вечер. Настоящий человек! В то время мне предстояло принять несколько решений, касающихся моей личной жизни, и он мне сильно помог, хотя в одном случае отказался что-либо посоветовать. Очень умно с его стороны. То решение никто не мог принять за меня. А вот в случае с дочерью он связал меня с людьми, которые ей реально помогли и изменили ее жизнь. Сейчас ей на тысячу процентов лучше, чем раньше.