Р. Метьюсон - Высокий, Загадочный и Одинокий

Он повертел это в руках, заметив, что благодаря воде крови не было.

– Что это? – спросил он.

– Сам как думаешь? – огрызнулась она. Он снова обратил свое внимание на нее. Она закрывала обеими руками лицо и плакала. К счастью, кровь больше не текла у нее между ног.

Было ясно, что она порвала свою плеву. То как это выглядело и пахло было очень больно. Медисон не была возбуждена. Должно быть ей было до жути больно.

Это была его вина. Он должен был догадаться, что она сделает что-то подобное. Он заткнул ванную и включил душ, горячая ванна должна помочь.

Медисон свернулась на боку, отвернувшись от него и рыдала, закрыв лицо руками. Это была его вина. Это должно было быть нечто особенное для нее, и она не должна была плакать.

Он все исправит. Он уже позаботился о том, чтобы она сначала кончила, и она была влажной. Он просто не смог довести все до конца. Ей пришлось сделать это за него. Ефраим почувствовал себя менее мужественным из-за этого.

– Больно, – хныкала она.

Он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Я знаю, детка. Мне жаль.

– Неужели должно быть так больно?

Должен ли он солгать?

– Нет, детка, тебе не должно быть так больно. Сначала было бы больно, но потом если ты с настоящим мужчиной боль бы ушла, оставив удовольствие. Ты была бы чувствительной день или два.

– А ты уже делал это прежде?

– Что? Лишал ли я кого-то девственности?

– Да?

– Нет. Мой брат был дважды женат. Мы говорили об этом, и конечно же другие говорили об этом. Нет, я специально избегал девственниц.

– Тогда почему мне так больно? – спросила она сквозь слезы.

Он снова поцеловал ее.

– Для начала, ты не была возбуждена, потом ты запихнула эту жуткую пластиковую штуку в себя и на сухую это больно. И в конце концов, ты практически вонзила ее в себя.

– Потому что ты испугал меня!

– Извини, детка.

Он снова поцеловал ее.

– А-а-а я пахну теперь иначе?

– Э?

– Я все еще пахну как девственница?

Он провёл носом по ее шее.

– Да, но ты пахнешь немного по-другому. Ты все еще пахнешь чисто, но иначе.

– О, то есть я так понимаю, что это не изменило того как для тебя пахнет моя кровь?

– Нет, не изменило, дорогая. – Он видел, как она дрожала. – Пойдем, дорогая, давай уложим тебя в постель, пока ты не простудилась до смерти.

Он спустил воду и поднял Медисон, завернув в полотенце. Она не могла разогнуть свое тело, настолько ей было больно.

Он положил ее на свою кровать.

– Ефраим?

– Да? – Он улегся рядом с ней в джинсах.

– Ты можешь облегчить боль?

Она хотела, чтобы он занялся с ней любовью и чтобы боль ушла.

– Нет, детка, сегодня я тебя не трону. Я не знаю какой вред ты только что нанесла себе. Пока мы это не выясним я к тебе не притронусь.

– Проклятье.

Это прозвучало с таким разочарованием и так мило, что он зарылся лицом в ее волосы, сдерживая любой звук, пока его тело сотрясалось от тихого смеха.

Она ударила его по руке.

– Я знаю, что ты смеешься. Ты такой подлый! Это самая смущающая вещь, которая когда-либо случалась со мной, а ты смеешься!

– О, Боже, это самое неприятное, что когда-либо со мной случалось, – проворчала Медисон, за занавесом волос, скрывавшем её лицо, когда она наклонилась вперёд.

Она надеялась, что быстро зайдет и также быстро выйдет. Медисон ждала этого визита два дня, слишком смущенная, чтобы идти в больницу. Два дня боли и неприятных ощущений.

Два дня она провела дома и всем лгала о том, что у нее болит. Хуже всего то, что два дня ей не разрешалось прикасаться к Ефраиму.

В течении двух дней он был очень внимательным. Он оставался дома так часто, как только мог, чтобы составить ей компанию или принести что-нибудь. Он был настолько мил и добр, что это ее убивало.

Начинать таким образом их отношения – ее убивало. А не иметь возможности к нему прикоснуться, было настоящей пыткой.

Верный своему слову, он не предпринимал никаких попыток, а он хотел, и она это знала.

Последние два дня она засыпала в его объятиях со свидетельством его возбуждения прижатым к ее попке или бедру. Ефраим никогда не настаивал и ничего не предлагал. Единственное, что он допускал – это страстные объятия.

Затем спешно останавливался, прежде чем все выходило из-под контроля и направлялся в ванную, чтобы принять холодный душ. Ну, а сейчас Медисон было плохо, и она разочарована из-за осознания, что это была еще не самая ужасная часть.

Даже близко не самая худшая. Самым ужасным был смех и шутки Ефраима по этому поводу.

Как только он узнал, что это был за такой гвоздь без шляпки и откуда он взялся, он не мог удержаться от смеха. Он хотел увидеть коробку и не переставал донимать Медисон пока она ему ее не показала.

Следующие полчаса он смешил ее своими шутками и комментариями. Конечно же он слышал о вибраторах и секс-игрушках, но никогда не держал их в руках.

Каждый раз, когда кто-то спрашивал ее как она поранилась или, когда бабушка предлагала поцеловать место, которое бо-бо, в качестве прикрытия выступало расстройство желудка, Ефраим начинал неудержимо хохотать, пока она не начинала смеяться вместе с ним.

Конечно, он испытывал чувство вины, но считал всю ситуацию забавной, пока Медисон не начинала плакать. Затем он становился страшно серьезным и обнимал ее или относил в горячую ванну, умоляя позволить ему отвезти в пункт медицинской помощи.

Когда она отказывалась, он с удвоенной силой старался сделать так чтобы она ни в чем не нуждалась.

– А вы были в самом родильном зале? – Ефраим слегка сжимал ее руку и поглаживал большим пальцем, но его мысли были где-то далеко.

Пожилой мужчина в противоположной стороне комнаты просиял.

– Сначала ей пришлось меня туда тащить. – Он усмехнулся. Его явно беременная жена игриво шлепнула его по руке. – А в последние два раза они не могли меня оттуда выгнать. Это так потрясающе. Вам понравится.

Ефраим казался расслабленным, но то как он держал Медисон за руку говорило об обратном. Он перестал ее гладить.

– Вы в ожидании? – спросила жена мужчины.

– Нет, нет еще, – без запинки ответил Ефраим. Медисон услышала тоску в его голосе. – И они действительно позволят вам перерезать пуповину?

– Да, но вам следует сказать об этом заранее, иначе они сделают это сами.

– Не хочу ставить вас в ловкое положение или что-то еще, но они разрешат вам смотреть как ребенок рождается или там будут шторки?

Они засмеялись.

– Все в порядке. И шторки есть. Зависит от того, как мы захотим, чтобы проходили роды.

– Правда? – Ефраим казался увлеченным темой.

– Мерфи, – позвала медсестра.

– О, это мы, – сказал мужчина, улыбаясь. Он помог своей жене подняться и вывел ее из комнаты. Он бросил улыбку Медисон.