Елена Романова - Одна из тридцати пяти

— Джина… — снова едва слышный выдох.

Я оглядела камеру. На кушетке стояла жестяная миска с кашей — уже подали тюремный завтрак. Мой испытующий взгляд скользнул на лицо подруги.

— Расскажи мне все, Элина. Всю правду.

Она отрицательно покачала головой.

— Мне жаль… мне очень жаль… прости… — тихо всхлипнула подруга.

Мое сердце сжималось от жалости, но внешне я была невозмутима.

— Расскажи мне, — настойчиво повторила я.

— Меня убьют, да? Джина? — вместо ответа прошептала она, совершенно отчаявшись.

Да, убьют. Никто не сделает исключения ради нее или меня. Элина созналась в преступлении против королевской семьи, а значит, ничего изменить нельзя. Но это не делало меня бессердечной. Я молчала, а она тихо плакала.

Наконец, я подошла к ней, коснулась волос, и она тот час вцепилась в мою юбку напряженными побледневшими пальцами, уткнулась лицом мне в живот.

— Я должна была, Джина, — проговорила она, — у меня не было выхода… не было…

С трудом сдерживая слезы, я глядела куда-то в потолок, гладя подругу по волосам.

— Тебя заставили?

Это оправдало бы ее, и заставило бы меня приложить все усилия, чтобы спасти, но…

— Он… Виктор… купил меня десять лет назад в Шигаре… — прошелестел ее надтреснутый голос, — я была рабыней, мое имя, моя жизнь — легенда для тебя. Все было враньем с самого начала.

Она подняла голову, вглядываясь в мои глаза.

— Он ведь знал, что меня схватят, Джина. Он знал, что меня убьют, и бросил меня.

— Зачем ему убивать Эдмунда?

— Деньги и власть, — сказала, шмыгая носом, — когда король умрет, все преграды, сдерживающие Генриетту, рухнут. Виктор понимает, что власть ускользнет из его рук. Сейчас церковь вмешивается в политику, но после смерти короля, когда Эдмунд взойдет на престол…

— Ты сказала людям Берингера, что я участвовала в заговоре. Почему?

Она опустила голову, прикрыв веки.

— Виктору нужно вывести тебя из игры. Если у королевы появятся рычаги давления на советника, она станет всемогущей. Пока только его противодействие заставляет ее смиренно ждать.

— И поэтому ты предала меня?

— Пойми, Джина, мы лишь пешки… наши жизни не так важны по сравнению с общей целью. Кто такой Эдмунд — капризный, эгоистичный мальчишка, которого использует королева. Разве такой король нужен Хегею?

— Мой отец знал об этом заговоре?

— Три года назад Виктор выбрал тебя из числа прочих. О тебе практически никто не знал, если бы ни одно но: твоя мать в прошлом была здесь, во дворце. Она была фавориткой короля. Твой отец всегда был предан Хоупсу, и он понимал, что спасти город можно лишь чем-то пожертвовав. И он пожертвовал тобой — три года мы почти не знали голода.

Я едва смогла вынести эту правду.

— Виктор рассчитал все, — продолжила компаньонка, — способствовал тому, чтобы твое имя попало в списки. Он хорошо знал твою мать и верил, что ты унаследовала ее честолюбие и хватку. Он полагал, тебе удастся расположить принца. Я должна была убить его, но так, чтобы вина пала на тебя. Но Виктор просчитался… ваши отношения с Райтом стали фатальной ошибкой.

— И вы решили подставить меня?

— На кону стояло очень многое, — произнесла подруга, избегая прямого вопроса, хотя ответ был очевиден.

Мы обе замолчали, и в этот момент нас потревожил лорд Тесор. Дверь узилища распахнулась, и начальник стражи многозначно произнес:

— Время истекло. Вы не можете здесь больше находиться.

Мой взгляд упал на лицо Элины.

— Прости… — прошептала она, хватая мою руку и прижимаясь к ней губами.

— Ты должна рассказать им всю правду, — вымолвила я, старясь, чтобы голос не дрожал.

Она покачала головой. Ее преданность епископу была поразительно крепкой и даже безрассудной. Что ж, мы обе сделали свой выбор.

Покидая камеру, я чувствовала, что оставляю там частицу себя прежней, какой мне уже никогда не быть. Впрочем, я еще не совсем понимала, что вижу леди Эртон последний раз в жизни.

Райт Берингер, всегда собранный, решительный, хладнокровный, терпел поражение за поражением. И это касалось ее — женщины, которая стала его погибелью. Она была его персональной мучительной смертью. Тот поцелуй в подвале — лишь малая часть того, что он хотел сделать с этой девчонкой.

И теперь, когда ему передали ее разговор с компаньонкой слово в слово, когда обвинения против нее рассыпались прахом, он ощутил, что еще никогда не чувствовал себя столь отвратительно.

— Все готово, милорд, — раздался голос Саргола, так некстати объявившегося в комнате.

Райт перебирал пальцами, катая по сверкающей столешнице обручальное кольцо.

— Надеюсь, все прошло гладко?

— Да, ваше сиятельство. Все указывает на Виктора Мотинье, как вы и приказали. Королевские шпионы уже перехватили якобы его шифровки.

Берингер задумчиво наблюдал, как катается по поверхности кольцо, сверкая гранями. Саргол терпеливо ждал, зная, что в этот момент его господин думает о чем-то важном.

— Что бы ты сделал, если бы вдруг оказался неправ? — вдруг спросил советник, не отвлекаясь от своего занятия.

Помощник не допускал даже мысли, что хозяин может быть в чем-то неправ, и заметил пространственно:

— Постарался бы исправить ошибку, милорд.

— А если бы последствия были необратимы? — с этими словами Берингер сжал кольцо в перевязанной бинтом ладони. Сквозь бинт быстро просочилась кровь.

Саргол явно затруднялся с ответом, и советник усмехнулся, поднял голову:

— Только самый последний идиот считает, что все в этой жизни можно изменить или исправить. Есть то, что не изменится уже никогда, — Райт устало поднялся, — но попробовать можно…

Саргол пожал плечами, и поспешил за советником к выходу.

Пока они шли, Берингер сжимал и разжимал кулак так яростно, что на пол закапала кровь. Хотя вряд ли мужчина ощущал боль. Ни от раны на щеке, ни от пореза на руке, ни от рубца на сердце.

Он всегда входил в обеденную залу последним. И наводил на всех ужас. Особенно сегодня. Да, весь его вид будто кричал о том, что он чудно провел ночь.

Принц недоуменно смерил его взглядом, когда тот невозмутимо опустился за стол.

— Лорд Берингер, вы опоздали, — заметил Эдмунд.

— Был занят, — и никаких «ах, простите меня ваше высочество».

Не поднимая головы, Райт взялся за приборы и только сейчас заметил кровь. Дамы за столом дружно ахнули, кто-то отвернулся, обмахиваясь веером, кто-то приложил к губам ладонь. И только Джина — ох, эта женщина — упрямо глядела на него, будто пытаясь понять, когда он умудрился поранить руку. Знала бы эта девчонка, что только боль способна заглушить мысли о ней.

Она с нарочитой медлительностью вытянула из кармашка платок и передала сидящей рядом девушке, кивнув в сторону Райта: