Наталья Якобсон - Живая статуя

— Все, мы почти пришли, — я подтолкнул Винсента вперед. — Здесь я живу пока что, и мой друг тоже.

Винсент неприязненно покосился на впечатляющее двухэтажное строение с рельефным очертанием причудливых карнизов и ставень. От дома веяло приятным уютом, но мой спутник почему-то глядел на него с отвращением и страхом, как на врата в преисподнюю.

Он неуверенно зашагал вперед, теперь уже плечом к плечу со мной и под конец даже немного отстал. Куда делась его решимость. Понаблюдав, можно было сказать, что Винсент готов удирать от этого места, как черт от ладана.

— А твой друг случайно не золотоволосый?

Очередной вопрос меня обескуражил. К чему такие подробности.

— Да. А что?

— Да, ничего, — почти грубо выпалил Винсент и зябко поежился.

Замерзшие пальцы плохо сгибались, но я начал шарить по карманам в поисках ключей и вспомнил, что отдал их Эдвину. Я толкнул дверь. Она оказалась не заперта.

— Эдвин! — с порога крикнул я. — Где ты, Эдвин?

В ответ ни звука, только наверху снова что-то заскреблось. В пустом доме и этот шум казался настораживающим.

Наверное, гость тоже расположился где-то на втором этаже, как я ему и советовал. Он ведь недавно был ранен и хотел отдохнуть.

— Сейчас я позову его. Жди здесь, — обратился я к Винсенту и… никого рядом с собой не обнаружил. Его здесь больше не было. Неподражаемый мастер карточных игр испарился так быстро, что я засомневался, не привиделся ли он мне. Тогда и все остальное тоже было всего лишь галлюцинацией, и дворец в лесу, и девушка, похожая на статую, и игра в карты.

Я беспомощно опустился на пол, прямо возле порога. Неужели все это только сон. Но карманы-то у меня пусты, значит, все это мне не привиделось. Нет ни кошелька, ни шляпы, и руки мерзнут без перчаток. Значит, все произошло в действительности. Были и Роза, и карты, и Винсент, который испарился, как джинн из бутылки, как только я произнес вслух имя Эдвина.

Похоже, его имя, как талисман, отгоняет все нечистые силы. Несмотря на холод, на лбу выступила испарина. Я полез в карман за носовым платком, но и того не обнаружил на месте. Наверное, увлекшись ставками, я случайно проиграл и его. Хорошо еще, если я по неосмотрительности не поставил на кон и этот дом, и даже здание инквизиции. У Винсента хватило бы ловкости вытащить у игрока любую расписку. Или подделать ее. С таким, как он, лучше больше не связываться.

— Эдвин, — снова позвал я, вставая с пола. Он должен быть здесь, и, хотя на половицах в прихожей не осталось следов, я знал, что он прошел здесь, видел это так же четко, как если бы пол был обожжен его ступнями. Ключи лежали на столе, мой дневник был нетронут. Возможно, стоит гостю прикоснуться к обложке, и он поймет все, не читая. Странные мысли. Иногда я удивлялся сам себе.

Где-то наверху хлопнула дверь, и я устремился туда. Что-то было не так. Дом, как будто полнился какой-то злой силой. Вокруг было тихо, но я знал, что сейчас произойдет что-то страшное. Что-то пряталось здесь, в этой тишине, и ждало.

— Нет, только не сейчас, — услышал я чей-то болезненный шепот или стон.

Я кинулся к единственной закрытой двери и забарабанил по ней кулаками. Минута ожидания показалась вечностью, а потом чьи-то пальцы повернули ручку. Дверь чуть-чуть приоткрылась, но даже через узкую щель я смог рассмотреть, что весь пол в комнате исцарапан, как будто чьими-то когтями, а окно распахнуто настежь.

Я бы не удивился, если бы в одной комнате с Эдвином каким-то образом очутился волк. Царапины, глубокие и неровные, сеткой покрывали весь пол, издалека могло показаться, что весь он оплетен причудливой паутиной. Это так заняло меня, что я не сразу заметил в каком состоянии мой гость.

Пальцы Эдвина, тонкие и чуть удлиненные, судорожно уцепились за косяк, ногти на них так быстро отросли, что в это с трудом верилось. Он быстро смахнул со лба растрепанные пряди, и я заметил, что на лбу у него выступили бисеринки кровавого пота. Губы побелели. Он хотел что-то произнести, но не смог и поспешно отвел взгляд.

— Вам нехорошо? — я ощутил, как внутри меня что-то дрогнуло.

Эдвин быстро отрицательно покачал головой.

— У меня иногда бывают припадки, — прошептал он и сильнее вцепился в дверь. — Я ничего не могу с этим поделать.

— Может я…

Я хотел поддержать его, но он оттолкнул меня, быстро и грубо, причем с такой силой, что я едва удержался на ногах.

— Бегите, Габриэль, — произнес он. — Сейчас я опасен…

В проеме двери мелькнула его золотистая голова, как никогда бледное лицо, почти безумные, но все еще прекрасные глаза, а потом замок защелкнулся. Эдвин отгородил себя от всего мира. И я совсем не злился на него за это. Я за него боялся.

На негнущихся ногах я спустился вниз, сел перед остывшим камином и невидящим взглядом уставился на пепел в его почерневшем зеве.

— Так, значит, болен… — прошептал я, и это все объясняло. Вот почему маркиз так неестественно бледен и так странно себя ведет. Причиной всему болезнь. Скорее всего, неизлечимая болезнь. И я ничем не смогу ему помочь. Патрик бы смог. Он умел поднять на ноги кого угодно своими заклинаниями и зельями. Он бы мертвого оживил, если бы не попался в лапы смерти сам. То была его расплата, а я, в отличие от него, колдовать не умел. Я ничего не мог сделать для Эдвина. Исцелить кого-либо было не в моих силах. Я задумался об этом и впервые ощутил боль от собственного бессилия. А где-то, высоко над крышей моего дома, раздался протяжный, певучий свист, будто кто-то натянул струну, и, кажется, шорох крыльев.

Я вспомнил Франческу. То, как ее рука коснулась картины, и я ощутил прикосновение даже на расстоянии многих миль. Тогда казалось, что пальцы графини коснулись моего обнаженного сердца. И боль была нестерпимой. Сейчас происходило нечто подобное, но я вспомнил о том, что было прежде, пока мои ногти удлинялись и нещадно царапали пол. Распахнувшееся настежь окно позвало на волю. Открытый простор в такие моменты оказывал мне больше гостеприимства, чем замкнутое пространство. В тесном домике Габриэля можно было ощутить себя узником. Я стерпел последний спазм боли. Кожа горела, легкие разрывались. Мне не хватало воздуха, не хватало свободы полета. Не хватало крыльев за спиной, но они уже начали отрастать и разворачиваться, как второй плащ. Я беспомощно оглядел комнату. Тот бардак, который я в ней учинил, был непростителен. Перевернутая и разломанная мебель, битые зеркала, расцарапанный пол и стены. Какой хозяин простит такой урон, нанесенный его имуществу. Ну что поделаешь, я изо всех сил пытался сдержать превращение, однако, зов был сильнее меня. Далекий, притягательный зов, как если бы снова где-то, на другом краю света, оказался в опасности мой портрет. Или нечто более ценное.