Наталья Гаврикова - Живая жемчужина

Я тайно жду возможности раскрыться
В объятиях мужских и в искренних стихах,
И древняя во мне печаль двоится,
К решимости подмешивая страх.

Завидую стремительности птицы,
Ловлю глазами дерзостный полёт, —
Надежд моих раздумчивые спицы
Уж никакая сила не согнёт.

Пусть луч самозабвенно и невольно
Пройдет насквозь метельный сон земли.
Он выживет: ему не будет больно,
И станет свет победоносней тьмы.

И некто хрупкий и голубоглазый
Дождётся часа, чтоб собою быть,
И из проталины, как из домашней вазы,
Он выглянет – объятия раскрыть.

В местечке, где темнел валежник,
Раскрылся призрачный подснежник,
И каплю солнца пригубив,
Он внятно прошептал:
– Люби!

Пусть солнышко еще не греет,
И друг любимый не жалеет,
Его ты за руку бери,
Меня на счастье подари.

На ладони у Марго
Месяц догорает.
Как я влюблена в него,
Милый мой не знает.

Чуть колышется листва
Возле губ горячих,
Трудно подобрать слова
Для таких незрячих.

Как же мне не повезло
Ворожить шелками,
Шевельнулось тяжело
Солнце под ногами.

Музы честная душа
Месяцу внимает.
Я светла и хороша,
Только он не знает.

Что можешь рассказать, сирень,
О формулах созвездий,
Когда в ненастный летний день
Я добрых жду известий —
От запаха сонливых лип,
От веток, где ютится скрип,
От серебристого листа,
От шелковистого кота.
И от тебя, моя сирень,
Я жду… Скорей буди свирель,
И лучиком своей звезды
Мне расскажи, что знаешь ты
О сложности и простоте,
О небе и земле, о тех,
Кого любить мне суждено
Твоим пророчеством давно.

Где-то есть солнце, огромное солнце
В творческом мире твоём.
Слышу – родник зачарованно бьётся —
Там, где мы были вдвоём.

В сердце моём сохранится навеки
Мягкая тень крыла.
Как не хочу я в родном человеке
Видеть гордыню зла!

Лучик проник в глубину мою —
Нежное слово твоё «люблю».

Так отчего же тревожные тучи
Встали над жизнью моей?
Кто виноват, если я невезучая?
И те, кто меня взрослей,

Пусть удивятся такому – верю
Странным твоим глазам.
Верю ещё, что в конце апреля
Расстаться с мечтой нельзя.

Ждала я весну как победного часа,
Хотелось быть радостям жизни причастной,
В ладонь улыбаться твою
И видеть спасенья ладью.
Мечталось хотя бы немного согреться…
Теперь же изранено сердце,
И больно на солнце смотреть.
А скворушке хочется петь,
Голубке – весёлые крошки клевать
И ножкою мокрую землю вращать.
Я даже желанной весною старею
И по тебе, голубочек, болею.

Жаль этой хрупкой любви,
Детской щемящей печали,
Слов, что ласкали вначале.
Жаль – не наступит разлив
Тихой реки в половодье,
Жаль – не хватило мелодий
Сблизить навеки двоих.

Старец тополь, мудрец бородатый,
Прикоснулся рукой узловатой
К светоносной прозрачной берёзе,
Подрастающей в солнечной грёзе.

Зашептались невнятные тени
В очарованных ветках весенних.
Снизошли золотистые блики
На листву, как волшебные лики.

Собирались на тополе птицы
Звонкой радостью поделиться.
Засветился во тьме волхованья
Целомудренный сон ожиданья.

Он забыл, как бывало – в ненастье
Одинокое сердце хандрило.
В забытьи размечтался, что счастье
Наконец- то его посетило.

Как же больно электропилою
Обожгло это тело живое!

Роща сжалась от мокрого снега,
Даже взгляды рябины грустны.
След подтаявший – не человека,
Это след отошедшей весны.

И пытается тщетно природа
Изумрудное с жёлтым связать.
Где ж её золотая свобода
И уменье судьбу предсказать?

Я опять на ходу засыпаю,
Я не знаю, куда мне идти.
И мерещится мне журавлиная стая…
И пора бы мне, грешной, простить —

Лист, клеймёный своим откровеньем,
На дороге угасший, родной.
Все пропахло разлукой, забвеньем
И твоей и моею виной.

Где-то птицы поют
На ладонях любви,
Пышно розы цветут
И вблизи и вдали.
А у нас неуют,
А у нас тишина,
За окном ноябрю
Покорилась сосна.
Коротая досуг,
Дед на печке кряхтит
И голодному псу
«Чтоб ты сдох!» – говорит.
Где-то птицы поют
На вершине мечты
И подсолнух клюют,
Что дорос до звезды.
А у нас нелады, а у нас неуют.
Где-то птицы поют, где-то
Птицы поют.

Ноябрь зачем-то подводит всех,
Погоде не быть хуже:
Кружится первый, чарующий, снег —
А под ногами – лужи.

В угоду безликому ноябрю
Сама будто бы таю.
А ты говоришь, что я круто темню,
Люблю ли тебя – не знаю.

Небосвод громастый
Задрожал от гнева:
Будет день ненастным,
Превратится в невод
Каждый переулок.
День – не для прогулок,
Лишь для листьев-рыб
И для истин-глыб.

Тоскует ворон – узник мрака —
И смотрит вниз с еловой высоты —
На то, как бодро бегает собака,
Как воробьи взъерошили кусты,
Как детвора играет до упаду,
Как старики согбенные ворчат,
Как, словно заколдованный, по саду
Летит листок, похожий на печать.
И знает ворон – мир неоднороден:
Он верным наблюдением учён.
Насколько белый свет богоугоден,
Настолько почему-то обречён.
Вран не по-птичьи недвижим и мрачен.
Прижав к бокам тяжёлые крыла,
Он одурачен или озадачен
Всеобщей проницаемостью зла.
Он был свидетелем любовных излияний,
Нелепых ссор и трудных расставаний —
И удивлялся глупости людской
С какой-то вещей траурной тоской.
А думали – он первая помеха,
Когда поблизости заря успеха:
Сидит себе – и каркает, как враг.
На самом деле ворон – только знак,
Что счастья мимолётного не ценим,
Вот-вот другому, как себе, изменим.
Я знала ворона, который ведал чувство
К монашенке – и ей не досаждал.
Своим крылом хранил от безрассудства
И об опасности, кружась, предупреждал.