Карина Демина - Леди и война. Цветы из пепла

И что за беда, если слушатель специфический, главное, внимательный. И не перебивает.

– Я и вправду с детства самого… не одно, так другое.

Надо есть, пусть и не хочется. Меррон ведь знает, что такое истощение. Рыба костистая, с привкусом тины, но это уже не важно.

– Будешь Чернышом?

Будет. И вправду темный, не по масти, но от грязи, которая налипла на кожу.

– Тогда хорошо. Я немного посплю, ладно? А завтра мы дальше пойдем. Обещаю… только сапоги эти я не надену.

Ночь длилась и длилась. Меррон не могла заснуть, но когда наступило утро, она поняла, что и проснуться не в состоянии. Она застряла где-то на границе. И теперь каждое движение давалось мучительно, не из-за боли, но из-за загустевшего тяжелого мира.

– Главное, не сдаваться… здесь хорошо, но если останусь – сдохну. А жизнь по-своему неплохая штука. Надо думать о чем-нибудь хорошем. О варенье, например. Или о тапочках. Дома у меня были совершенно чудесные войлочные тапочки…

Сапоги Меррон оставила в куче листвы.

Она сняла куртку Терлака, пожалев, что все-таки побрезговала его штанами, и отрезала рукава.

– Оно, конечно, от змей не спасет, но идти будет легче. И мягче. А вообще полезно под ноги смотреть. Здесь мы веревкой перехватим, чтоб пальцы не вываливались…

Карто наблюдал за манипуляциями внимательно.

Импровизированные сапоги держались на тех же веревках, которые Меррон намотала вокруг щиколотки.

– В общем-то как-то так. Только извини, я все равно не смогу быстро…

Ее хватило на пару шагов, ровно до острого камня, коварно прятавшегося в моховой кочке. Меррон наступила на него и взвыла от боли…

– Да что это за жизнь такая!

Она хватилась за раненую пятку. И поняла, что больше умирать не хочется. Напротив, боль вызвала приступ здоровой злости, а вчерашняя апатия отступила.

– Ты…

Карто сидел рядом и скалился во всю пасть.

– Ты… чтоб тебя… чтоб вас всех! Политиков, магов, протекторов, психопатов! Чтоб им икалось! – Пятку дергало, и сапог наполнялся кровью. – Чтоб они все провалились к Ушедшему!

И в этот миг небо треснуло. Меррон даже услышала хруст, точно так же хрустит скорлупа куриного яйца, раскалываясь надвое. Белая трещина на синем небе расползалась от края до края.

Она становилась шире и шире.

– Что за…

Мир плакал.

Беззвучно и горько. Меррон зажала уши, чтобы не слышать этих слез, но все равно слышала. Громко как! А белизна исчезала. И синева. И все краски, которые словно уходили в эту промоину…

– Замолчи!

И собственный ее голос пропал.

Беззвучно падали листья с деревьев, чтобы, коснувшись земли, рассыпаться прахом. Он же изменял траву… и, припав к земле, метался карто.

Подскочив к Меррон, он дернул ее за полу куртки.

– Не понимаю…

Не слышу. Карто щелкает зубами, скалится. И толкает к куче листвы.

Падение длится вечность. В ней много серого, душного, пыльного, в котором Меррон почти рассыпается прахом. Она пытается выбраться, но серое липнет к рукам и ногам, тянет к несуществующему дну… глубже и глубже.

И стоит ли бороться?

Сил нет.

Предел пройден.

Всего-то и надо – позволить себе умереть. Больно не будет… это как спрятаться. Навсегда и ото всех. В старом шкафу много пыли. И он, который поднимается по лестнице, знает, где убежище Меррон. Он приближается медленно, под шагами скрипят половицы. Иногда в щель Меррон видит босые ноги со сбитым ногтем на большом пальце левой. Ноготь черный, растресканный, но не слезает.

…выходи…

В его руках – ремень. И Меррон вжимается в стенки шкафа, мечтая раствориться в пыли. Раньше… сейчас… больше нет сейчас и раньше. Только всегда. И если Меррон хочет…

…не хочет. Она взрослая. Она не будет прятаться…

И Меррон толкает дверь. За ней – никого. Только пыль и паутина. Сотни и сотни нитей. Меррон должна найти правильную. Она знает. Вот та. Горячая и живая.

Меррон тянется и дотягивается. Но стоит прикоснуться, как струна разлетается, высвобождая новую волну. Исчезает пыль. И паутина. И звук. И все вокруг.

В мир приходит темнота.

Она длится и длится. И в какой-то момент Меррон осознает, что темнота существует наяву. Черная. Плотная. Как ночь, только страшнее.

– Эй… – Собственный голос – робкий шепот, который она скорее осознает, чем слышит. – Черныш…

Глупо как получилось… наверное, она почти дошла.

Под ней – листья. И рядом тоже. Их достаточно, чтобы спрятаться. Меррон не знает, кто живет в темноте и как надолго та пришла, но лучше ей спрятаться.

– Черныш, ты где?

Карто навалился сверху, прижимая и забрасывая остатками листвы с несвойственным ему прежде остервенением. Сам лег рядом. Хорошо. Меррон важно знать, что рядом кто-то есть, живой или нет.

Темнота ведь пройдет… не бывает, чтобы стало темно и навсегда…

Надо только подождать.

Сколько?

Долго… и еще дольше. Меррон ждет. В какой-то миг карто перестает дышать, и Меррон, коснувшись скользкой шеи, понимает, что ее охранник мертв окончательно.

– Тебе тоже не повезло со мной связаться. – Она говорит очень тихо, просто, чтобы понять, что жива. – Моего невезения хватит на многих… я ведь рассказывала тебе про кота? А варенье у меня никогда не получалось. Терпения не хватало почистить крыжовник так, чтобы кожура целая… и это варенье, чтоб ты знал, нельзя перемешивать. Кастрюлю надо аккуратно встряхивать. Тебе когда-нибудь доводилось встряхивать кастрюлю с кипящим сиропом?

Она нашла руку карто и сжала ладонь.

– Я однажды это варенье вывернула, чудом, что не на себя… почему так темно? Ночью ведь звезды и луна, и даже когда без звезд и луны, то хоть какой-то свет. А тут… надо было меня слушать. Вывел бы к деревне, и все… я бы дальше сама.

Какой смысл разговаривать с тем, кто уже мертв?

Пить хочется невыносимо.

Но покидать убежище страшно, и, когда пошел дождь, Меррон обрадовалась, она хватала капли на лету, глотала, а потом – дождь не продлился долго – слизывала с листьев. Наверняка это было негигиенично, но лучше, чем искать воду в полной темноте.

Постепенно восстанавливался слух.

Резкие, отдельные звуки, которые причиняют боль.

– …дошла бы до деревни… с людьми, наверное, проще было бы… или вот до города… отлежусь и пойду. Все равно ведь не знаю, куда дальше. А там…

Птица кричит.

Рядом совсем. И падальщики, наверное, подбираются. От карто пахнет так, что и Меррон с трудом выдерживает. Еще немного, и вонь станет невыносимой.

– …в Краухольд вернусь. Терлака больше нет. Меня там знают… и доктора все еще нужны. Буду людей лечить. Домом займусь. Крыжовником этим несчастным. Может, перестану притворяться… какая им разница, кто лечит? Лишь бы лечил…

…самой бы для начала выжить.

Шелест крыльев. Лисье тявканье.