Вера Чиркова - Проклятый эксперимент. Магиня

Самих разведчиков Экард на рассвете увел в рыбацкий посёлок, где у него был летний дом, свою задачу они выполнили и честно заслужили свои золотые.

И теперь магистр медленно, шаг за шагом, обходил кустарник, на еще почти голых ветвях которого ночью нашли зацепившийся за колючки вымпел. Разумеется, Лиарена не могла выбросить всего лишь одно послание, Экард в этом ничуть не сомневался. Как и в том, как трудно, почти невозможно найти клок белого полотна, пока не стаял иней. Однако искал вовсе не его. Магистр рассматривал камни и траву, ища любые проявления близости тепла, вырывающегося из незаметных трещин или колодцев. Оно просто обязано было изменить вид окружавших трещину растений, поторопить распуститься почки, добавить звериных тропок. В этих неприютных скалах каждое дуновение тепла непременно должно приманить мелких животных, рыскающих в поисках первых листиков и укрытия от ночных морозов. А их запах непременно должен был привлечь и хищников.

Иногда магистр переходил на внутреннее зрение, отточенное за годы походов по болотам, и привычно поражался яркости, с какой мгновенно расцветал окружающий мир. Вымороженный цвет серебра более не властвовал над склоном, желтели ауры бродивших неподалёку магов, синели ложбинки, где скопилась почва, промокшая под недавним ливнем и оледеневшая за ночь, зеленело проснувшимися соками кружевное переплетение ветвей и стволиков. И изредка розовели пятнышки тепла, вблизи оказывающиеся то ежом, то мышиным гнездом.

Не было лишь большого, яркого пятна тепла, какое должно было испускать спрятанное в толще скал убежище. И это могло быть следствием совершенно разных причин. Либо вымпел отнесло к этим кустам ветром, либо убежище очень глубоко, и дым успевает остыть, путешествуя по лабиринту ходов. А может и намного хуже. В пещерах, куда попала его упрямая и честная девочка, нет никакого тепла, и она, скорчившись в своём тонком, кокетливом платьице, сидит сейчас на холодном камне возле умирающего мужа.

Такие мысли вызывали у отшельника вспышку острой боли вкупе с безнадёжной яростью. Справиться с этими приступами Экард мог бы, но не желал, выплёскивая с хриплым, отчаянным рыком часть туманящего разум отчаяния и раскаяния. Она снилась ему каждую ночь, стояла, роняя горькие слезы и укоризненно смотрела прямо в душу так любимыми глазами той, что когда-то так же внезапно и решительно ушла своим путём, не найдя минутки прихватить его с собой.

Второй вымпел нашли воздушники, приведённые путниками, когда иней на склонах превратился в мокрые пятна. Заметили за огромным валуном клочок нетающего снега, вытащили плетью и, развернув, сразу рассмотрели крупные алые буквы, — «Отдать Экарду».

Хмуро переглянулись, все были наслышаны про нахальное заявление отшельника, но полотно ему отнесли немедленно. Завидуя не столько наглости и хватке приморского магистра, сколько его авторитету и незыблемой уверенности простого люда, что Экард-отшельник никогда не обделит, наградит от души, если получит предназначенное ему послание. И так же ясно понимали, отчего юная магиня адресовала вымпел отцу, а не принявшим ее на равных магам.

Вот если бы дорина написала — «отнести в обитель» то большинство из бродивших в опасной близости от болота охотников и медогонов просто отшвырнули бы полотно в сторону, а в лучшем случае передали с оказией, и хорошо, если обитель когда-нибудь получила бы эту посылку. Но и в этом случае путешествовала бы она не один месяц.

— Спасибо, — уверенно забрав вымпел, заявил магистр, и кивнул в сторону устроенной, наконец, столовой, — идите, горячего отвара выпейте, да свежего хлебца с икрой. Ильтар принёс искатель, сейчас попытаемся найти точку входа. Нужно быть наготове.

И пошёл навстречу старшему магистру, бережно несущему в воздушных лапах драгоценный артефакт.

Как вскоре оказалось, почти бесполезный. Если маги уходили туманным путём на соседний склон или к подножию горы, стрелка неуверенно показывала прямо на их временный лагерь, но стоило приблизиться к нему, как она замирала, словно в раздумье, или начинала медленно вращаться по кругу.

— Не стоит портить хорошую вещь, — не выдержал, наконец, Дзерн, — все ясно, через каменную толщу он не может определить точнее. Все равно уже ясно, что они где-то здесь, и остаётся только подождать очередного сигнала Лиарены. Уж теперь мы его не упустим.

Экард хмуро кивнул и пошёл в сторону зарослей, он и сам знал, как много сделали маги для того, чтобы не пропустить сигнал Лиарены, если она сможет его подать. Построили дозорную вышку и дежурят на ней по двое, раскинули по всему склону сигнальную сеть, и отогнали в сторону надвигавшиеся с запада облака, опасаясь, как бы они не помешали рассмотреть светящихся букв, о которых говорили разведчики. И даже сами не разжигали костра, подогревая на бездымной жаровне принесённые из обители пироги.

Не могли они только одного, выяснить наверняка, хватит ли у Лиарены сил, чтобы подать сигнал еще раз.

— Экард…

— Чего тебе? — круто обернулся магистр, сделав вид, будто только сейчас заметил прыгнувшего к нему туманным путём мага.

— Прости… я, наверное, и в самом деле виноват. Ты все правильно сказал… я думаю все эти дни.

— Я всегда говорю правильно… — тяжело вздохнул Экард, рассматривая осунувшегося за последние дни путника, — жизнь научила хорошенько думать, прежде чем сказать. А вот действую иногда сгоряча… врождённый норов трудно держать в узде. Но если ты мне веришь… выбрось ее из головы. Оглянись вокруг… сколько вокруг достойных девиц. Вон, хоть сестрёнка ее младшая, яркий цветочек.

— Говоришь ты и в самом деле всё верно, — не сдержался, горько съязвил Барент, — а сам двадцать лет ходишь возле болота… и никаких цветочков не видишь.

— У меня другое… — Стиснул зубы отшельник, — мне половину души и сердца оторвало… законную, проросшую во мне кровью и помыслами. Но и я не ходил бы, если знал точно…

Он резко развернулся и попрыгал дальше по камням, но и сам не видел, куда бежит. Гнала внезапно вспыхнувшая в сердце старая боль, в последние дни притаившаяся, отошедшая в тень перед злобным ликом новой беды.

Потому и не сразу заметил взвившийся над склоном тонкий столб жгуче чёрного дыма, и остановился, лишь когда услыхал звон и свист потревоженных сторожек.

А оглянувшись и рассмотрев чёрную нить, не сразу сообразил, что это и есть долгожданный знак, и сначала вспыхнул неистовым возмущением, кто посмел разжечь костёр? Свои или какой охотник одиночка, возвращающийся с добычи икры?

Но через несколько секунд рассмотрел расцветающие возле шатра тёмные цветы открывающихся проходов и спешно схватился за свой жезл, торопясь попасть туда первым.