Алина Борисова - Край забытых богов[СИ]

А у вампиров я детей не встречала. Ни в Илианэсэ, ни в Каэродэ. Ну, если не считать ту девочку–подростка, что бросилась на меня в магазине. Одну единственную. А у нас — на каждом шагу. Раньше я как–то не замечала…

Детские площадки. Одна, другая. Как много их в этом парке. В городском саду Илианэсэ, где я гуляла однажды с Лоу, я не видела ни одной.

Анхен тихонько тянет меня вперед. Действительно, глупо стоять с вампиром возле детской площадки. Надо идти дальше. Знать бы куда.

Мы выходим к пруду. Его темные воды вызывают ощущения холода, сидеть на берегу не хочется. Вспоминаю, как мы здесь сидели, и нам помешали. И понимаю, что ничего уже не чувствую. С тех пор умерло так много людей, заслуживших это еще меньше, чем те хулиганы. Их наказание было несоразмерно проступку? Может быть, жизнь вообще редко бывает справедлива. А вампиры… и вот этот, конкретный… так давно разучились ценить жизнь, что уже едва ли научатся.

— Может, хочешь мороженого?

— Да, наверно, хочу.

Нет, точно хочу. У вампиров мороженое не делают, а во сне его не попробовать. Но у лотка с мороженым снова толкались дети, дети были в этом парке везде и это… напрягало. Или раздражало. Хотя… разглядывая бойкую девчушку, прибежавшую к лотку с зажатой в кулаке денежкой, невольно задумалась, а сколько ей может быть лет, и со скольки уже можно давать ребенку деньги, чтоб он купил себе самостоятельно то же мороженое… Впрочем, мне–то зачем, информация явно не пригодится.

Но из парка захотелось уйти. Анхен не возражал. Куда дальше? Я толком не знала. Первый подошедший к остановке автобус шел до университета, и мы поехали туда.

Автобус был почти пуст. По крайней мере, на задней площадке, где мы остановились, больше никого не было. Я стояла, прижимаясь лбом к стеклу, и рассматривая проплывающие мимо улицы. То и дело вспоминая, что вон там, за углом, расположен… а вон в том доме жил… а в этом магазине я раньше часто… Остановка. А если выйти здесь, то можно дойти до…

Анхен тихонько целует в висок. Он стоит у меня за спиной, держась за поручень справа и слева от меня, почти не прикасаясь, но при этом заключив в кольцо, из которого не сбежать, даже если б и захотелось.

— И почему ты ездишь на автобусах? Разве это солидно? Даже у Сэнты есть человеческая машина…

— А на человеческой машине, по твоему, вампиру ездить солидно? Не смеши, вампиру солидно только летать. К тому же это значительно быстрее. Это только такие бездельники, как Сэнта, могут тратить время, разъезжая по городу на человеческих машинах и с человеческой скоростью… — такая привычная насмешливая надменность. Которая сменяется вдруг задумчивым, — впрочем, я ж теперь тоже бездельник… Никак не привыкну.

— Он не вернул тебе должность?

— Пытался, да я не взял. У Риньера неплохо выходит, а я… последний раз, когда был здесь, чуть полстраны не сжег. С таким настроением руководить не стоит.

— Ты все еще хочешь все сжечь? — невольно сглатываю. В памяти возникает гибнущий храм, где вода горела, а вампирши выли от ужаса…

— Нет, — отвечает он чуть задумчиво, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. — Поверишь, ничего уже не хочу. Перегорел. Хочется просто жить. Знаешь, я много думал о месте, где мы смогли бы жить с тобой, чтоб тебе было это комфортно… А если не выйдет вдвоем, то хотя бы ты…

— Давай не будем сейчас, Анхен, пожалуйста. У меня всего один день. Понимаешь, всего один, — все разговоры о будущем несли только боль, а потому пугали. Хотелось забыться. Забыть. Чувствовать себя обычной девой, которая едет куда–то в автобусе. Даже вампиры играют в обычных людей, почему мне нельзя?

— Ты мне лучше скажи, — предпочла вновь вернуться к разговору о транспорте. Безопасней. — Ведь порою ты не спешишь, изображаешь человека, так почему не в человеческой машине? Удобней же, чем ехать стоя в автобусе.

— Ну-у, — он чуть усмехается. — Знаешь, крайне глупо изображать человека, сидя в одиночестве в собственной машине, даже если это человеческая, на колесах. Человеком интересно быть среди людей. К тому же, ты забываешь, я их чувствую. Эмоции, настроение, запахи. И мне нравятся их чувства, они совсем иные, чем когда люди ощущают рядом с собой вампира… К тому же, — продолжил он уже совсем другим тоном, — мне не интересно изображать крутого чиновника, я и так крутой чиновник…

— В отставке, — не могла не добавить.

— А хоть и в отставке, — он усмехается уже в открытую. — Интересней изображать простого студента, и знаешь чем?

— Чем же? — подвох уже чую, но в чем?

— Можно плохо себя вести!

— Что? — даже оборачиваюсь на это фантастическое заявление. И он закрывает мне рот поцелуем. И я горю… плавлюсь… растворяюсь… Мир теряет очертания и формы, окружающего нет, есть только мы…

— Молодые люди, ну как не стыдно, — тут же раздается не слишком громкое, но весьма укоризненное.

И мир возвращается. Мы ж в автобусе. Человеческом. А люди не вампиры, у нас публичность в любви не принята. Я тут же дергаюсь прочь, разрывая поцелуй. Анхен не возражает. Опустив глазки долу и сдерживая улыбку, вежливо–вежливо говорит «простите», чуть развернувшись в сторону возмущенной дамы. Она в ответ лишь неодобрительно поджимает губы.

— Мы больше не будем, — пытаюсь вторить ему я, но не выдерживаю, глядя на его покаянный вид, все–таки смеюсь. Сначала сдавленно, а потом все сильнее. Смеюсь, и не могу остановиться. Впервые с тех пор, как он вновь появился в моей жизни.

Он бросает на меня пронзительный взгляд, и в этом взгляде столь многое… Но тут автобус открывает двери, и Анхен тянет меня, все еще хохочущую, на выход. Мы вылетаем почти бегом, и на лице его тоже улыбка.

А потом долго целуемся на остановке, страстно, жадно, словно не в силах насытится. Словно и впрямь — всего лишь студенты, и не было ничего. Ничего, совсем! Всей той боли, кошмаров, смертей — не было. Это был просто сон, не со мной, не с нами. А мы — вот, гуляем. По городу. Просто гуляем. И этот город вокруг, залитый по–весеннему ярким солнцем, единственная реальность. Нет Бездны и вампирских земель за нею. Я там не была. Все не правда.

До университета мы не доехали, а потому дальше идем пешком, держась за руки, смеясь и временами целуясь. Словно где–то внутри меня прорвало плотину, и все светлые эмоции, чувства, все, что я заперла однажды за семью замками, вдруг вырвались, подхватив меня мощным потоком, закружив, сбивая с ног, лишая ощущения реальности. Мной владело просто сказочное чувство свободы, счастья и даже не любви, какой–то совершенно подростковой влюбленности, когда верхом блаженства кажется просто идти за ручку да целоваться на глазах изумленных прохожих.

А он подыгрывал мне, позволяя ощущать его мальчиком Антоном, позволяя не вспоминать о реальности. Просто чтоб слышать мой смех, как признался он мне потом.