Дарья Кузнецова - Симбиоз

— Аль, отключайся, хватит учёных разорять, — добавил капитан уже нормальным тоном, и я поспешила отключиться от Инферно, чувствуя смущение, будто меня застукали за чем‑то неприличным.

Я на всякий случай попыталась вспомнить, чего штатное расписание хотело от меня в данный конкретный момент времени, но не преуспела, а лезть выяснять было лениво, так что я продолжила валяться на койке и разбирать добычу. Тем более, возможных вариантов местонахождения было немного: либо всё та же каюта, либо пультовая (что маловероятно), либо двигательный отсек. Я никак не могла запомнить, считается механик дежурной единицей, которая должна в тревожные моменты сидеть в самом ответственном месте, или всё же в некоторой степени балластом, потому что если при старте произойдёт какой‑то сбой в оборудовании, шансов исправить его «на горячую» будет ничтожно мало.

За что я, кстати, была отдельно благодарна приёмным родителям, так это за сокращение «Аля». Звучание собственного имени мне нравится, нравится даже набивший оскомину ласковый вариант «Алёнушка», но — со стороны, без приложения ко мне. Потому что за годы жизни невообразимо надоели шуточки и отсылки к соответствующей сказке.

На том же самом месте я провела ещё часа два: пока взлетели, пока удалились на достаточное для прыжка расстояние, пока «раскачивался» прыжковый двигатель.

Наблюдать за внепространственным переходом, — а, вернее, за тем, как корабль исчезает из точки «А», чтобы потом появиться в точке «Б», — интересно со стороны. Прыжковый двигатель создаёт вокруг себя (ну, и всего транспорта заодно) сферу стабильного поля и, «вырезая» её из пространства, «выталкивает» за пределы евклидовых координат. А со стороны всё выглядит так, будто двигатель через себя выворачивает корабль наизнанку. Говорят, можно разглядеть даже корабельную начинку, и про это, кстати, тоже придумана масса страшилок. Про это и про то, что можно увидеть вне пространства.

Сказки, конечно, никаких монстров и приветов с того света там нет, просто оптический обман и игры восприятия. Если наблюдать за переходом изнутри с помощью камер внешнего обзора, кажется, что в какой‑то момент на корабль просто накинули тёмное покрывало: разом исчезают все звёзды и вообще всё, что было вокруг. Правда, вскоре становится понятно, что тьма вокруг не совсем кромешная, как будто колпак слегка просвечивает, а за его пределами находится большая яркая лампа. А иногда сама тьма будто идёт волнами и начинает переливаться оттенками. Это похоже на земное полярное сияние, только очень тусклое и охватывающее не отдельный участок небосвода, а всё пространство вокруг.

Лично мне почему‑то очень нравится вглядываться в эту живую черноту, она совсем не пугает, наоборот, действует умиротворяюще. Сейчас, впрочем, я в двигательный отсек (откуда особенно любила наблюдать за окружающим миром) не рвалась, значительно сильнее увлечённая новыми приобретениями. Я видела этот момент уже много раз, и он не слишком‑то впечатляет.

Пока ещё никому не удалось заглянуть за пределы пространственного «пузыря», создаваемого прыжковым двигателем. Предметы, оказывающиеся за его пределами, «выпадают» в реальный мир, причём их координаты непременно будут лежать на условной прямой, соединяющей точки «А» и «Б» маршрута в момент появления этого предмета. Хотя скорость внепространственного перемещения нелинейна, и, более того, один и тот же маршрут может занять разное время, причём разница иногда набегает в несколько суток. Считается, что все видимые и ощутимые (с помощью приборов, конечно) проявления во время перехода происходят как раз на границе раздела. То ли часть «прихваченного с собой» пространства «размазывается» по всей длине пути, то ли, наоборот, что‑то прибывает.

Что происходит с кораблём, когда он выпадает из привычных пространственных координат, не знает никто. Где и в каком качестве он существует, и существует ли вообще? Время внутри корабля и во внешнем мире течёт одинаково за единственным исключением: переход «съедает» чуть больше трёх секунд корабельного времени, то есть все часы внутри убегают на эту разницу вперёд. Она установлена экспериментально и не зависит ни от дальности перехода, ни от размеров корабля, ни от конфигурации двигателей и хронометров: константа, как число пи.

Главным плюсом (после скорости перемещения, конечно) внепространтсвенных перемещений является невозможность переноса в плотную среду. Если попасть в пылевое облако ещё можно, риск выхода в метеоритном потоке ничтожно мал, а уж случаев столкновения с крупными объектами за века подобных переходов не было зафиксировано ни одного.

Внепространственные прыжки были открыты ужасно давно, ещё в первую космическую эру. Потом, во времена Вторжения и последовавшего за ним Затмения, эти знания были временно утрачены, но больше трёхсот лет назад человечество вновь открыло для себя дальний космос.

Конец первой космической эры наступил чуть меньше восьми веков назад, когда наша цивилизация столкнулась… с чем‑то. Сведения о том периоде настолько противоречивы и пронизаны таким ужасом очевидцев, что найти в огромном объёме информации крохи истины не способны, по — моему, даже маститые историки. Где заканчиваются легенды и начинается правда, от этих легенд неотличимая? Даже официальные источники осторожничают и избегают чётких формулировок. Вероятнее всего, люди встретились с чуждым разумом, и встреча эта оказалась губительной. Причём крах оказался неестественно быстрым и сокрушительным, и мне кажется, никто толком не успел понять, что именно произошло. Наверное, потому и остался в человеческой памяти только страх, не подкреплённый никакими фактами.

Самой сложной загадкой того периода является один вопрос: почему всё‑таки наступило Затмение? Были разорваны связи и погибли колонии (причём не все, только самые удалённые), а до Земли этот вал вовсе не докатился. Не было никаких разрушений и массовых смертей, никто не сжигал города и не травил атмосферу. Как получилось, что на несколько десятилетий высокоразвитая цивилизация вдруг погрузилась в хаос? Причём даже серьёзных планетарных войн в то время не происходило; людей давил иррациональный страх перед небом, и они единодушно стремились забиться поглубже. Тогда строились подземные и даже подводные города, сейчас заброшенные за бесполезностью и неудобством.

Тогда же наступил настоящий расцвет всевозможных религиозных организаций: звёзды, которые прежде манили, в тот период стали воплощением кошмара, Ад и Рай поменялись местами. Затмение создало сотни тысяч версий предшествовавших ему событий и населило пространство за пределами атмосферы несусветными ужасами, в массе которых правда просто захлебнулась. Если её, конечно, хоть кто‑то знал.