Вергилия Коулл - Мой враг, моя любимая

Я присоединилась к работницам, но выполняла все действия машинально. Теперь, когда на горизонте замаячила надежда, временные трудности отступили на второй план. Я уже мечтала, как вырываюсь на свободу, как убегаю от незадачливого "покупателя" и направляюсь в ближайший полицейский участок. Даже руки подрагивали от предвкушения.

Обед так же не вызвал аппетита, как и завтрак. Я снова отдала свою порцию Ирине, теперь более осознанно. Было заметно, что ей очень хочется есть. Я, конечно, понимала, что без питания тоже долго не продержусь, а заморить себя голодом — не очень правильно, ведь силы могут понадобиться для побега. Но кусок не лез в горло.

После обеда наступила пора готовить ужин, и я не успела оглянуться — как пролетел день. Затерявшись в веренице лекхе, с трудом передвигая ноги, доползла до своей постели и рухнула спать. Сон стал не только отдыхом, но и возможностью ненадолго вырваться из стен гетто, хотя бы в мечтах, и вернуться на свободу.

Среди ночи меня растолкали. Я распахнула глаза, вскочила, часто и тяжело дыша, ожидая, что это пришли из санблока. Но вокруг слышалось лишь мерное посапывание, а на меня смотрели не охранники и не врачи, а… Ирина.

— Посредник явился, — прошептала она. — Я видела, как несколько девушек уже пошли.

— Сейчас? — я протерла глаза и зевнула. Сон был таким сладким… кажется, мне снился Ивар.

— Ну а когда? Все подпольные делишки творятся по ночам. Давай уже быстрее. Я сама спать хочу.

Я послушно натянула робу и пробралась следом за Ириной между кроватями до самого выхода. На улице она толкнула меня за угол, в тень, и приложила палец к губам.

— Т-с-с! В ночное время выходить во двор не положено.

— Отлично, — прошептала я, все еще ощущая сонливую тяжесть во всем теле, — потому что мы уже находимся во дворе.

— Двигайся тихо. Не в наших интересах пустить все насмарку.

Перебежками, от угла к углу, из тени в тень, мы добрались до открытого участка перед воротами. Там Ирина свернула и привела меня к служебным помещениям охраны. Человек в форме хмуро выслушал наши объяснения и кивком головы указал проходить внутрь. Ирина подтолкнула меня, а сама осталась на улице. Со вздохом я призвала на помощь все свое мужество и шагнула вперед.

В прокуренной комнате стоял фотоаппарат на штативе и еще какие-то приспособления для съемок. По полу змеились черные провода. На стену натянули кусок голубой ткани, а вниз, под нее, бросили матрас, застеленный черным бархатом. Девушки-лекхе, все как на подбор, молодые и красивые, жались в сторонке. Плотный брюнет с сигаретой в зубах и в замусоленной куртке прохаживался вдоль нестройной шеренги и "оценивал товар". Другой человек, в темной обтягивающей одежде, на длинных "паучьих" ногах, настраивал камеру.

Я остановилась в конце ряда. Зажмурившись, вытерпела прикосновение заскорузлых пальцев к подбородку. Подсредник заставил открыть рот, посмотрел зубы, понюхал дыхание. Совсем как у племенной кобылы. Впрочем, это было меньшее унижение из тех, что удалось пережить после похищения Виктором. Санитарная дезинфекция, врачебный осмотр, ночевка в клетке — это казалось гораздо худшим испытанием.

Приступили к съемкам. Все девушки по очереди выходили к стене и фотографировались в одних и тех же позах. Улыбка. Улыбка плюс соблазнительный изгиб. Руки за головой. Руки перед собой. Невинный кокетливый вид. Томный взгляд и слегка приоткрытые губы. Потом все то же самое, но обнаженной по пояс.

Не знаю, как я выдержала это. Даже когда разделась, все равно старалась прикрыться руками, как могла. Постоянно напоминала себе, ради чего пришла. Ради спасения. Ради свободы. Нужно просто потерпеть немного, проглотить крик протеста, так и рвущийся из груди, и притвориться такой, как все. Фотограф ругался, а потом плюнул и просто прогнал меня, сказав, что из такого "бревна" толку не будет. Другие девушки проводили удивленными взглядами. Наверно, на их памяти никто еще так себя не вел.

Я вышла на улицу и побрела мимо Ирины. Та догнала меня, с удивлением заглянула в лицо.

— Что случилось?

— Ничего, — буркнула я, — они назвали меня "бревном". И заставили раздеваться.

— Трудно приходится, когда всю жизнь прожила в других условиях, да? — сочувственно усмехнулась она. — Не думала, что ты вообще решишься пойти сюда.

— Я была любимой дочерью уважаемого охотника! Со мной боялись лишний раз заговорить, потому что знали, как страшен гнев отца! А теперь… — от бессилия я махнула рукой.

— Даже так? Ты из охотничьего клана? — Ирина присвистнула и засунула руки в карманы.

Дальше наш путь шел по открытому месту, и я прислонилась к стене, чтобы взять паузу и унять разыгравшиеся эмоции перед тем, как начать снова двигаться перебежками. Моя спутница пристроилась рядом.

— Все изменится, Кира, — вздохнула она, — нужно только потерпеть. Нужно дождаться.

— Твой муж говорил то же самое, — проворчала я, — жаль, не сказал, сколько ждать.

— Потому что даже Тимур не знает, когда это произойдет. Нам всем нужен просто один толчок. Какой-то старт. Вот и все.

— О чем ты говоришь? — я даже повернула голову в ее сторону.

Ирина поколебалась, прежде чем ответить.

— В правительстве ведь тоже есть оппозиция. Нынешний президент является противником лекхе. Но если к власти придет кто-то другой… кто-то, достаточно смелый, чтобы поменять закон…

— Ты хочешь сказать, Сочувствующий?

— Естественно. И такой человек есть. Просто в его поддержку нужно больше голосов, а люди боятся голосовать. Боятся, что их причислят к Сочувствующим и конфискуют в наказание все имущество. Вот я и говорю, случилось бы что-то…

— А откуда ты это знаешь?! Про правительство.

Она тяжело вздохнула.

— Тимур долгое время жил у покровителя. Знаешь, Кира, у него ведь такой ораторский талант! Он такие речи сочинять может! А покровитель тот работал помощником у кое-кого из правительства. Занимался организацией политических кампаний. Они с Тимуром при мне много раз эту ситуацию обсуждали. Вот и наслушалась.

— Как же вы тут оказались?

— Пошла чистка рядов. Каждого чиновника проверяли на принадлежность к Сочувствующим. Потом взялись за их помощников… репутация покровителя оказалась под угрозой. Вот-вот могли нагрянуть в дом с облавой. Мы с Тимуром сами ушли. Почти добровольно сдались сюда, в гетто. Это же наш народ. Мы — его часть, — она пожала плечами, — вот как-то так все и сложилось. Ладно, пошли спать, а то утро скоро.

Разговор вышел таким коротким и скомканным, что у меня на языке повисло еще множество вопросов. Но Ирина снова отгородилась привычным щитом дружелюбности и под различными предлогами отказывалась рассказать еще хоть что-нибудь о себе. Зато я поняла, что питает ее и дает силы встречать каждый новый день с улыбкой. Призрачная перспектива, что "когда-нибудь все изменится", вбитая в ее голову мужем, служила источником надежд. Для меня же таким источником стал Ивар. Фотосъемка сорвалась, второй раз красоваться голой я пошла бы только под страхом смертной казни. Значит, оставалось уповать на то, что он не забыл обо мне.