Варя Медная - Суженый (СИ)

— Самоприкуривающаяся, — пояснила она, поймав мой взгляд, и деловито вернула трубку на пояс. Потом повернулась к мадам Лилит:

— Итак, здесь всё, о чем договаривались, можешь проверить.

Первый советник вновь поморщилась — на этот раз от фамильярности.

— Непременно. — Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек — гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. — Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.

— Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.

— Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? — уточнила мадам Лилит, поднимаясь.

— Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.

Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.

— Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе не воображали.

Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.

Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.

— Как мой мальчик, Оливия? — с тревогой спросила она. — Как Оззи?

Я прижала сверток к груди и сглотнула:

— Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?

— Новая оболочка. А ещё, — она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, — пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.

Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.

— Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения — вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.

Всё это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.

Ифритка ответила после паузы.

— Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.

— Могу лишь повторить, что мне очень-очень…

Она жестом остановила меня.

— Но ещё могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал — не постарался всеми силами помочь любимой девушке — я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я — за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет — неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде — и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.

— Вы ещё долго? — каркнула мадам Лилит, не поднимая головы от бумаг, которые якобы перебирала, но я чувствовала, что всё её внимание сосредоточено на нас, а эта расслабленность — лишь для вида.

На лице ифритки промелькнуло раздражение, но тотчас изгладилось, когда она продолжила:

— Я считала тебя неподходящей партией для Озризля, ещё когда принимала за простую цветочницу, и не слишком изменила мнение, узнав, что ты дочь Бессердечного Короля, поэтому не стану притворяться, что одобряю выбор внука, — она накрыла мою руку своей, испещренной веревками вен, — но я его принимаю. Придётся смириться с тем, что не увижу рядом с ним простую скромную ифритку королевских кровей. Похоже, в тебе действительно что-то есть, раз Оззи так рисковал. В мире нет ничего более твердого и вместе с тем более хрупкого, чем сердце. Своё он вручил тебе, береги его, Оливия. — Она напоследок сжала мои пальцы и подмигнула. — Кстати, в свертке есть кое-что и для тебя.

В этот момент терпение мадам Лилит иссякло, о чем она не преминула сообщить. Ифритка отвернулась, подошла к столу и уперлась в него кулаками, буквально нависая над первым советником.

— Предупреждаю: плохая память — не лучший союзник. Не советую забывать про вторую часть уговора.

Мадам Лилит холодно посмотрела на неё.

— Я никогда не забываю про заключенные сделки…

Правильно, вы их просто нарушаете.

— …но раз вы затронули эту тему, тоже воспользуюсь случаем и напомню: если, начиная с завтрашнего дня, хоть один ифрит появится на территории Затерянного королевства…

— Не появится, — перебила госпожа Остиопатра, — я ручаюсь и лично за этим прослежу, как и за переводом моего внука в другую Академию.

Первый советник иронически улыбнулась и вернулась к бумагам, не посчитав нужным даже попрощаться.

Через минуту только гора сундуков и пергаментный сверток указывали на то, что давешняя сцена мне не привиделась. Когда звук шагов в зеркале стих, мадам Лилит перестала притворяться, что изучает документы, резким взмахом запечатала зеркало и пробормотала сквозь зубы что-то про «скользких экономных ифритов». Потом откинулась на спинку кресла и одарила меня не слишком приветливым взглядом.

— Ну что, довольна?

— Счастлива, — подтвердила я, — но вы не имеете к этому никакого отношения. Если бы не госпожа Остиопатра, вы бы без малейшего зазрения совести обрекли Озриэля на мучительную смерть.

— Осторожнее, Ливи, — вкрадчиво сказала она, подаваясь вперед, — я всё ещё могу это сделать.

Я хотела возразить, что её угроза мало согласуется с обещанием, данным ифритке, и вряд ли мадам Лилит захочет навлечь на себя её гнев, но рассудила, что не стоит испытывать судьбу, и промолчала. Спасти Озриэля намного важнее сиюминутного желания щелкнуть первого советника по носу. Поэтому я просто спросила:

— Вы сегодня отпустите его?

— Такого уговора не было, — отрезала она. — Бабулю я сразу предупредила: пусть бушует, сколько влезет, но он получит свободу не раньше, чем закончится праздник. Мне не нужны сюрпризы от кучки студентов, которые могут поставить под угрозу дело моей жизни. Ещё в свой первый день в Академии, снимая гигантского слизняка с люстры в обеденной зале, я усвоила раз и навсегда: никогда не знаешь, что взбредет вам в голову.

По челу первого советника скользнула тень неудовольствия, к которой было примешано что-то ещё. В этом «чем-то ещё» я не без труда узнала неуверенность — эмоцию, столь редко посещающую её, а потому со скрежетом поддающуюся опознанию. Я поняла, что госпожа Остиопатра одна из тех немногих, кто заставляет мадам Лилит чувствовать себя неуютно, и это ей чертовски не нравится.

— Значит, после праздника, когда все ваши аппетиты будут удовлетворены, Озризля отпустят?