Варя Медная - Суженый (СИ)

Наконец я чуть отстранилась и взглянула ему в глаза, провела ладонью по лицу, локонам. Он тоже смотрел на меня — так, словно видел впервые, тем восторженным взглядом, каким только влюбленные умеют смотреть. Нежно провел согнутым пальцем по щеке, снимая слезинку, обрисовал скулу, провел по губам, отчего они тут же стали горячими, и хрипло сказал:

— Ты такая красивая, Ливи, самая красивая на свете.

Я шмыгнула и рассмеялась, вытирая тыльной стороной ладони нос.

— Неправда, я вся зареванная.

— Самая красивая, — повторил он, не отрывая взгляда от моих губ, — как 6ы я хотел сейчас тебя поцеловать.

— А я — тебя, просто до смерти хотела бы…

— А после этого…

— Я тоже об этом подумала!

— Мы вам не мешаем? — кашлянул Магнус. — А то можем попроситься пока на чай к мадам Лилит. Жарковато тут стало.

Я обернулась и увидела, что рты друзей растянуты в улыбках до ушей. Даже Эолу Свирепому не удалось сохранить безразличное выражение. Мадам и Эмилия стояли, обнявшись и синхронно промакивая глаза подолами. Магнус, несмотря на саркастический тон, часто-часто моргал, и бусины глаз подозрительно блестели.

— Не обращайте внимания, соринка в глаз попала…

— Во все четыре пары? — уточнила Уинни.

Паук не удостоил её ответом.

Я снова повернулась к Озриэлю, всей душой стремясь растянуть это мгновение, и уткнулась носом ему в плечо.

— От тебя так вкусно пахнет.

Сказала и тут же засмущалась, но это была правда: от него веяло свежестью, а ещё чуточку теплым молоком — так пахнет от малышей — и чем-то цветочным.

— Новая оболочка, с ними всегда так, — пояснил он.

— Дай нам тоже его обнять! — возмутилась мадам Гортензия, и они с Эмилией, раскрыв объятия кинулись к нам. Магнус прыгнул сверху.

Началась куча-мала, со всех сторон неслись возгласы, смех, ифрита поздравляли с выздоровлением, хлопали по плечу, целовали в обе щеки (ох, как я завидовала мадам Гортензии и Эмилии в этот момент!).

— Не давите на него, — покрикивал Магнус. — Парень еле-еле выкарабкался не для того, чтобы его тут же задушили.

— Иди сюда, ворчун! — рассмеялась Эмилия и сдернула его за лапку вниз, приобщив к коллективным объятиям.

Внезапно я заметила, что Озриэль морщится.

— Что? Что случилось? — забеспокоилась я. — Только не говори, что новая оболочка не подошла и сейчас лопнет прямо на тебе!

Он хохотнул и тут же подавил гримасу боли.

— Не волнуйся, с ней всё в порядке, просто пока не привык. Это из-за ожогов. Они остались под ней… Больно, — признался он. — Очень.

— Ой, — сказала Эмилия и осторожно убрала руки, боясь причинить лишнее страдание.

— Что же ты раньше не сказал! Нет, это я виновата, совсем забыла. — Порывшись в кармане, я выудила каплевидный флакон и протянула ему. — Вот, пей, это поможет.

Надо отдать ему должное, Озриэль сперва послушно выпил, а потом спросил, что было внутри. Из него получится отличный муж.

— Лекарство от госпожи Остиопатры.

Он изумленно уставился на меня, но спросить ничего не успел: зелье приступило к работе. Под кожей начали поочередно загораться синие искристые веточки. Озриэль вытянул кулак, наблюдая, как они вспыхивают и гаснут, поднимаясь от кончиков пальцев. Зелье бежало по жилам и каждой клеточке тела, заживляя, сращивая, успокаивая. Когда оно добралось до сердца, всё тело на миг вспыхнуло синей паутиной и снова стало прежним

.

Озриэль издал стон облегчения.

— Так гораздо лучшеi Так ба была здесь?

— Не просто была, она-то и передала оболочку.

— Давай с самого начала, — попросила Эмилия и удобно устроилась на соломе, приготовившись слушать.

Удовлетворить её просьбу немедленно не получилось: Зол Свирепый, справедливо рассудив, что опасность миновала, указал на выход.

— В свою камеру, принцесса.

— Да-да, сейчас, — я повернулась к Озриэлю, заправила ему локон за ухо и вложила во взгляд всю нежность и безумную радость, которые меня сейчас переполняли.

Он прижал мою руку к щеке, отчего угомонившиеся было бабочки снова затрепетали в животе.

Проходя мимо великана, я остановилась и подняла голову.

— Спасибо.

Он встретил это каменным лицом — маневр, который отныне не мог меня обмануть. Правда «спасибо» от мадам он не смог проигнорировать так же стойко: лицо пошло пятнами. Казалось, ещё чуть-чуть, и он бухнется перед ней на колени, как перед мадам Лилит возле фонтана, и принесет присягу верности. Великан-таки сдержался.

Когда он ушёл, я рассказала друзьям всё по порядку.

— То есть бабушка Озриэля устроила мадам Лилит сюрприз, явившись вместо Ореста? — переспросила Эмилия. — Я всё правильно поняла?

— Ага, а та не сразу распознала подмену и не успела принять меры. Не знаю, на какие точки нажала госпожа Остиопатра, но мадам Лилит выглядела не слишком-то счастливой.

— Знаете, я уже хочу познакомиться с этой леди! — заявила мадам и встряхнула кудряшками.

— Надеюсь, ба на тебя не кричала или вроде того? — нервно спросил Озриэль.

— Ничуть не бывало, — успокоила я. — Скажу больше: кажется, мы с ней нашли общий язык.

— Эй, народ, — позвал Магнус, осторожно отгибая края свертка — кажется, тут что-то ещё шебуршится…

Только тогда я вспомнила последние слова ифритки — о том, что внутри есть кое-что и для меня.

— Не трогай, Магнус! — воскликнула я и вскочила на ноги. — Это может быть…

Последний краешек отогнулся сам собой, отryда вылетел красно-золотой вихрь, подхватил опешившего паука и поднял к потолку.

— …опасно, — докончила я, глядя на Магнуса, растерянно бегающего по бархатной подушке и, не удержавшись, расхохоталась.

— Не вижу ничего смешного, Оливия, — сердито заметил паук.

— Кто-нибудь, снимите меня отсюда.

— Прости, — повинилась я и бросила на Озриэля вопросительный взгляд.

Ифрит сидел с раскрытым от удивления ртом.

Опомнившись, приказал:

— Вниз!

Подушка повиновалась так резво, что Магнус заверещал, вцепившись в неё всеми лапками. Но приземление вышло мягким. Едва она коснулась пола, паук спрыгнул и поспешил прочь. Озриэль подошёл, нагнулся и поднял подушку.

— Это ещё что? — спросила Уинни, приблизившись к прутьям и с интересом вглядываясь в диковинку.

— Волшебная подушка Озриэля, — пояснила я. — Ему подарила бабушка.

— Нет, — неожиданно возразил ифрит и повернул её боком. — Это твоя подушка, Ливи.

На алом бархате вилось моё имя, вышитое золотыми нитками и украшенное переливающимися вензелями и завитушками.

— Что это значит? — удивилась я. Озриэль ответил не менее ошарашенным, но счастливым взглядом.

— От бабушки это всё равно что: «Добро пожаловать в семью!». А ещё это значит, что я свободен от магического обета не жениться на принцессе.