Тара Пэмми - Безрассудная страсть

Ее последней мыслью перед тем, как она заснула, было желание, чтобы он пришел к ней за эмоциональной и физической близостью.

Она могла войти в его спальню и его жизнь и занять место, которое было ее по праву, но его сердце… его сердце всегда будет вне ее досягаемости.

Лео вошел в свою спальню после полуночи, в руках у него была бутылка виски стоимостью в две тысячи евро. Половину он уже выпил, но алкоголь пока не мог приглушить его чувства.

Он сохранил свою обычную невозмутимость перед Массимо и отмахнулся от него, потому что последнее, что ему сейчас было нужно, — изучение под микроскопом с братской заботой. Не то чтобы он этого не хотел, просто он не знал, что обнаружит Массимо, если копнет слишком глубоко. На душе у Лео было как-то неспокойно, и ему не хотелось, чтобы кто-то это заметил.

Все словно перевернулось с ног на голову, и это ему жутко не нравилось.

Всего лишь сорок восемь часов назад до него дошло известие, что Сильвио хочет срочно поговорить с ним. Но он подумал, что это очередной каприз отца, и решил не тратить на него свою энергию и время.

И вдруг Сильвио умирает от остановки сердца.

Если бы не заключение коронера и диагноз врача его отца, что у Сильвио были проблемы с дыханием на прошлой неделе, Лео ожидал бы подвоха. Было подозрительно, что отец умер сразу после того, как решил не завещать свои акции BFI Лео и Массимо.

Теперь предстояло провести еще одно расследование, его адвокаты будут выяснять, кому Сильвио продал акции BFI. Но сейчас у Лео не было сил думать о том, кто будет основным акционером компании и что это будет означать для его должности генерального директора. Он был физически измотан после двух бессонных ночей и решения множества вопросов. Отец даже после смерти умудрился создать массу проблем.

Все, чего хотелось Лео, — это забыться до тех пор, пока к нему не вернутся рассудок, равновесие и самообладание. Чтобы его разум перестал ходить по кругу в поисках ответа на вопрос, которого он никогда не узнает.

Войдя в спальню, он сбросил рубашку и расстегнул молнию на брюках. Его глаза, красные и уставшие от недосыпа, несколько секунд привыкали к темноте. И тут он увидел ее. Его сердце подпрыгнуло, как у утопающего, обретшего надежду на спасение.

Она крепко спала посередине его большой кровати.

Все его мысли, каждая частичка его тела устремились к этой красивой, сексуальной женщине, все тревоги улетучились, все заботы отступили, пока не осталось ничего, кроме нее. Как будто оказался во сне, где не существовало никаких вопросов, не оставалось никаких сомнений, никакие возможные ответы не преследовали его — только настоящее имело значение. Только она, ее чувственность, ее страсть.

Лунный свет окутал ее тело мягким бледным светом, и он сжал кулаки, борясь с воспоминанием о том, какой отзывчивой она была на его малейшую ласку.

Она спала на боку, подложив одну руку под голову, раскинув длинные голые ноги в разные стороны, ее шелковистые волосы разметались по подушке, ресницы отбрасывали на высокие скулы тень в виде полумесяца. Рубашка высоко задралась на бедрах, показывая изгиб одной ягодицы, обтянутой розовыми кружевным трусиками. Воротник распахнулся, открывая ее груди, прижатые друг к другу в соблазнительном приглашении.

Его охватило сильное возбуждение, несмотря на огромную усталость и алкоголь. Поставив бутылку, он подошел к изголовью кровати. У него перехватило дыхание, когда он понял, что рубашка, надетая на ней, принадлежала ему. Было очевидно, что на протяжении двух дней и сейчас, в его кровати, она демонстрировала требовательный призыв.

Ни на одну секунду Лео не забывал, как легко Неха вписалась в его жизнь за последние два дня. О том, как легко она предвидела потребности людей и встречала их с непринужденной грацией. О том, как спокойно она справилась с надвигающимся срывом Греты, их престарелой родственницы, не обращая внимания ни на него, ни на Массимо. О том, как внимательно она смотрела на свою маму, и он прекрасно понимал, как она переживала, что не могла подойти и обнять ее.

Она все время незримо присутствовала рядом, и это действовало на него успокаивающе. Было нелегко подавить желание последовать за ней в ее спальню и раскрыть ей душу, позволить ей увидеть растущую пустоту, которую он чувствовал в себе, и попросить ее дать ему поддержку, силу, уверенность.

Так или иначе, он поборол это желание.

Но теперь, видя ее распростертой с королевским величием в центре его огромной кровати, как будто это было ее обычное место для сна, он почувствовал себя уязвимым, вынужденным посмотреть в лицо вещам, о которых он предпочел бы забыть.

Тихий стон сорвался с ее губ, и этот звук перевернул его изнутри.

Он знал, что должен уйти прямо сейчас, знал, что его желание овладеть ею было неправильным, особенно после того, как он намеренно избегал ее в течение двух дней. Боже, каким черствым он был, ведь он даже не спросил, как она себя чувствует.

Он почти дошел до двери, когда услышал ее хриплый, сонный голос:

— Лео?

Шелест простыни вызвал в его мыслях образ мягкой ткани, скользившей по ее телу и соприкасавшейся с ней в тех местах, к которым он прикоснулся бы с огромным желанием. Не в силах больше бороться, он обернулся.

Волосы в беспорядке, колени сведены вместе и согнуты, рубашка — его рубашка — расстегнута до самого пупка и спадала с гладкого округлого плеча, в которое он вонзил зубы прошлой ночью, — все это вызвало прилив острого возбуждения.

— Возвращайся ко сну, дорогая, — прошептал он.

Она моргнула, откинула волосы с лица и огляделась.

— Сейчас половина второго ночи. Куда ты идешь?

Он запустил пальцы в волосы, все его тело гудело от сексуального голода и напряжения.

— Никуда. Не думаю, что смогу уснуть сегодня.

Ее взгляд, словно осязаемая физически ласка, скользнул по его обнаженной груди. Она открыто пожирала его глазами, без стеснения демонстрируя чувственный голод. Он ощущал желание в тысячу раз острее. Особенно когда огонь между ними разгорался все сильнее и сильнее каждый раз, когда они оказывались вместе.

— Ладно, все хорошо. — Ее голос был мягким, успокаивающим, как будто она гладила раненое животное. Боже, как сильно он ненавидел эту свою неспособность открыться, принять поддержку, которую она ему предлагала. — Мы можем просто поговорить.

— Я только побеспокою тебя, если останусь, — сказал он сквозь стиснутые зубы, его нетерпение и возбуждение висели в воздухе. — И последнее, что я хочу делать, — это говорить.

Она отбросила одеяло в сторону и спустила на пол свои длинные голые ноги.

Поднеся бутылку ко рту, он сделал большой глоток. Ее глаза следили за каплей, упавшей на его грудь, с неприкрытым вожделением.