Ярослава А. - Отпусти меня [СИ]

И все же…

Он был, если учесть, что за финансы в этой компании пока что отвечаю я. В том числе и перед законом.

— Я могу это забрать? — поторопила меня казначей, чуть ли не выхватывая из рук документы.

Я растерянно кивнула и посмотрела на часы. Да. Скоро обед. Все торопятся расправиться с основными делами до обеда.

Грустно посмотрела на финансовые раскладки, в рабочем беспорядке разбросанные по столу. Незаконченный проект. Теперь уже и не к чему заканчивать. За две недели не успею. Пусть другой директор теперь дорабатывает.

Жаль.

Интересная работа. Творческая.

Рука зависла над телефоном. Хотела позвать Веру Ивановну вместе пообедать, но червячок, который поселился после просмотра сегодняшних документов на оплату, заставил набрать номер главного бухгалтера.

— Анастасия Львовна, принесите-ка мне, пожалуйста, отчет за последний квартал по всем фирмам, если несложно, — попросила я ее.

— Что? Прям по всем? — удивилась она.

— По всем.

Через двадцать минут мне на стол притащили с десяток папок, которые заняли практически весь стол, из разнообразия которых меня интересовала только одна. Я специально попросила принести все, чтобы это ни выглядело подозрительно. У Веры Ивановны вся бухгалтерия с рук ест, и обо всем доложат.

Обложившись папками со всех сторон, принялась изучать содержимое, параллельно сверяясь с программами. Время от времени кто-нибудь заглядывал, пытался отвлечь, но я всех выпроваживала под видом сильной занятости, а после и вовсе закрыла дверь, чтобы никто не отвлекал.

К вечеру поняла, что дело. В самом конце квартала Владимир Иванович реализовал несколько весьма дорогостоящих активов, а Вера Ивановна все это наспех завуалировала. Сделано это было совершенно без задней мысли, потому что делалось так всегда.

Владимир Иванович не простой бизнесмен, а человек с очень и очень хорошими связями. За ним стоят люди при должностях и званиях. Именно поэтому Вера Ивановна спокойно играется налогами в пинг-понг не заморачиваясь. У нее годами все схвачено.

Аккуратно сложив папки стопочкой, посмотрела на часы — пора домой.

Да кто ж меня домой-то отпустит, не потрепав напоследок нервы.

Только вышла из здания и направилась на парковку, как следом за мной вприпрыжку на высоких каблуках вынеслась Людочка с криком:

— Мария Викторовна! Подождите! Там шеф вас к себе вызывает. Срочно!

Я досадливо поджала губы.

Знает гад, как вызвать так, что б и отказать не могла.

Глубоко вздохнула и поплелась назад.

Кабинет начальника встретил меня тишиной. Владимир Иванович сидел за столом и что-то увлеченно рассматривал на ноуте, нацепив на нос очки. Повернув голову в сторону двери, он кротко сказал секретарше:

— Иди домой Люда, — и переключил все внимание на мою скромную персону.

Стесняться не стала, присела напротив и выжидательно уставилась на мужчину, про себя отмечая, как идут ему очки.

Твою мать!

Вот почему мои мысли постоянно съезжают на эту запретную тему.

— Тебе понравились цветы?

Серьезно? Он вызвал меня, что бы узнать об этом?

— Да, — не моргнув и глазом, соврала я, мысленно уже строча заявление на увольнение.

Владимир Иванович подался вперед всем корпусом, не прекращая гипнотического зрительного контакта, и чуть насмешливо поинтересовался:

— Настолько, что не стала домой брать на выходные?

Это он еще не в курсе, что я их вообще в шкафу забыла. Уж очень домой спешила.

Мужчина не спеша поднялся и, обойдя вокруг, встал у меня за спиной, наклонился и оперся ладонями о столешницу, захватывая в кольцо рук. Легкое дыхание коснулось виска и в кровь словно впрыснули дозу адреналина.

Сердце зашлось в бешеном ритме, понимая, что мы одни в совершенно пустом офисе и никто не спасет меня от… самой себя.

— Они же завянут без твоего внимания, — с укором шепчет он у уха, и кожа мгновенно покрывается мурашками.

Это что? Такое сильно завуалированное «пожалей меня».

Страдалец чертов!

— Не думаю, — хрипло выдавила я, стараясь отодвинуться, но не тут-то было.

Мужская ладонь легла на ключицу, мягко поглаживая кожу над скромным вырезом блузки, как бы намекая, что при резких движениях все может кончиться жестким захватом.

Я шумно сглотнула, пытаясь не поддаваться панике.

Это всего лишь игра.

Богатенькому дяде стало скучно, а щекотать нервы мне — отличная возможность развлечься.

Включится в игру?

А зачем? Если уже в понедельник у Веры Ивановны будет на столе лежать заявление.

Но он-то об этом еще не догадывается и думает, что может играть в такие опасные игры.

— Думать нужно лучше, — говорит он и прижимается губами к изгибу шеи, шумно вдыхая воздух. — Хорошо пахнешь.

Низкий тембр его голоса рождает в глубине тела едва уловимые вибрации.

Черт!

Как же не хочется чувствовать жара его ладоней и тяжести сбившегося дыхания, окунаться в забытые ощущения.

Секс с ним всегда был чем-то особенным, невообразимо чувственным и ярким. Словно в мозгу что-то переклинивало и начинало искрить нездоровыми эмоциями.

И мне казалось, что я это все пережила, переболела много лет назад. Отношения с мужем были ровные, спокойные, но и огня в них было достаточно, чтобы вот так с ходу кидаться в чужие объятия.

— Да пошел ты… — шиплю я и резко дергаюсь из объятий Владимира Ивановича.

Он от неожиданности делает шаг назад, выпрямляясь и одновременно давая мне место для маневра. Подскакиваю, но не успеваю и пикнуть, как оказываюсь распластанной спиной на столе. Широкие мужские ладони перехватывают колени, которыми я пытаюсь ударить этого старого придурка.

Замираю, шокировано пыхтя от беспомощности своего положения, но дергаться больше не пытаюсь. И вовсе не потому, что смирилась с таким положением дел. Просто хватка жестких пальцев достаточно сильна, чтобы оставить на коленях синяки. И как, мать вашу за ногу, я объясню мужу такие вот следы?! Он же не дурак.

— Пусти.

Начальник наклоняется ко мне и я захлебываюсь заготовленными словами, от пламени, полыхающего на дне голубых глаз.

Вот теперь мне реально страшно.

— А то что? — ухмыляется мужчина.

Он касается губами моего подбородка, замершего от напряжения рта, и с усмешкой заявляет:

— Я уже месяц мечтаю трахнуть тебя на этом столе.

Он надеется сбить меня с толку этой откровенностью. Дезориентировать, чтобы я потерялась в собственном смущении.

Но мне уже не девятнадцать чтобы вестись на подобные проделки.

— Тебе Людка больше не дает?

Светлые брови удивленно ползут вверх.

— Дает, — протягивает он с самодовольной интонацией в голосе.

Пытаюсь дернуться под ним. Ни хрена…

— Нравится, когда сопротивляются? Что на обычную ласку больше не стоит?! — ядовито говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.