Яна Лаадикайне - Репетиция любви

Таким образом весь мир моих сексуальных фантазий и чувственная энергетика сосредоточились на одном объекте. Наверное, дело было в том, что Кира каким-то женским чутьем угадывала это во мне, поэтому вела со мной игру в «no sex». Я изнывал от желания обладать ею. Я был обречен, проклят. Я все время старался ненароком прикоснуться к ней. Делал вид, что поправляю ей шарф или застегиваю расстегнувшуюся пуговицу, смахиваю несуществующие пылинки с ее плеча или отгоняю невидимых комаров. Трогая, ее вещи, я думал о том, что они касаются ее тела, и представлял, как изгибается ткань ее брюк, прикасаясь к бедрам, и о том, какое ощущение оставляет тот или иной материал на ее коже… Однако когда я пытался уличить подходящий момент, чтобы ее поцеловать, Кира вдруг резко отворачивалась или вспоминала о чем-то важном, а у меня начинало колотиться сердце и подгибались колени, как у школьника, неожиданно вызванного к доске.

У меня было ощущение, что я долго искал какую-то терру инкогниту, свой край света, свое инакобытие, к которому стремишься всю жизнь, и вдруг почувствовал, что его нашел в этой женщине. Она была как источник, из которого я появился и к которому должен был вернуться.

Кира была каким-то странным звеном в ряду одинаковых предметов: у меня было такое чувство, как будто раньше я вслепую перебирал гладкие жемчужные камешки бус, думая, что так оно и будет дальше продолжаться по кругу, и это дарило мне своего рода успокоение. А потом вдруг мой палец наткнулся на подвеску — камень, совершенно не похожий на другие ни по форме, ни по размерам, ни по ощущениям, который я долго и недоверчиво ощупывал, а потом, не выдержав, открыл глаза и поразился его красоте, а вместе с тем и закрытой для меня до сей поры прелести окружающего мира…

А потом вдруг на меня накатывал страх перед нашим совместным будущим, и тогда мне хотелось бросить Киру, расстаться с ней навсегда. Помню, в детстве я мечтал стать подводником. Я даже планировал поступить в мореходное училище, но все время откладывал это — хотел, чтобы просто было о чем мечтать. Иначе бы мечта превратилась в реальность и утратила свою притягательную силу. А я не мог этого допустить. Я также всегда мечтал и об «идеальной девушке». Когда я понял, что нахожу этот тип в Кире, то по-настоящему испугался. Меня настораживало именно ее соответствие почти всем моим тайным желаниям. Как только я находил в ней что-то, что я так долго искал в других женщинах, то изумлялся, но тут же хотел пуститься без оглядки прочь. Она меня пугала самой своей реальностью существования. Я раньше любил эту грустную меланхоличность в себе, и даже лелеял ее всеми способами. Разочаровываясь каждый новый раз в очередной женщине, я уходил от нее и не испытывал никаких угрызений совести и даже разочарования. Потом загорался вновь и в конце концов опять констатировал, что не сработало. Меня это даже устраивало. Нравилось самого себя жалеть. Какой я несчастный безвольный, жалкий тип. С Кирой такого разочарования не наступало, и я начал беспокоиться. Я безумно боялся ее потерять и в то же время иногда хотел этого. Возможно, меня останавливало только одно: к этому моменту я твердо знал, что Кира и есть та самая женщина, о которой я мечтал: уж слишком много совпадений. И теперь, если мы расстанемся, мне просто не о чем будет сладостно мечтать. Останется лишь только сожалеть о том, что я так страстно хотел найти и потерял по причине собственного страха. А в таком контексте для меня уже не имеет смысла искать забвения в каждой новой женщине, потому что поиск закончен, объект найден и упущен, а все остальное — лишь его слабые подобия. Мне это напоминало какую-то компьютерную игру, где твоя цель — забить один — единственный цветной шар, который может появиться на экране в любой момент, и тогда ты выиграешь Джекпот, а пока же ты лениво зарабатываешь мелкие очки, стреляя по одинаковым черно-белым кружочкам. Если ты не успел забить этот шарик, игра заканчивается.

И смысла стрелять по остальным шарам уже нет. Однако если ты его все-таки поймал, то игра тоже заканчивается, И неизвестно, что лучше.

Итак, мы стали ходить друг к другу «в гости». Я звонил Кире с работы, выяснял, дома ли она, потом опять звонил по дороге из маршрутки, спрашивал, что купить в магазине, потом опять набирал ее номер из магазина, чтобы уточнить, что именно и сколько она велела мне купить, притворяясь, что я забыл. Набирая цифры ее телефонного номера, я проговаривал их вслух, шевеля губами, и это приносило мне неизмеримое удовольствие. Мне нравилось повторять за нею, не стесняясь, на всю маршрутку во весь голос (меня даже смешило, когда рядом сидящие люди фыркали от негодования), когда я старательно перечислял: «У нас нет лука, закончилось молоко, надо купить петрушки…» Более того, мне доставляло большую радость нести в руке пакет молока или батон хлеба по дороге к ней домой. Я даже чувствовал себя неким добытчиком, приносящим домой кусок мяса с охоты. Ах да, а потом я еще звонил перед самым подходом к дому, просто чтобы сказать, что я уже иду.

Я часто размышлял над тем, почему меня так тянуло к Кире. Возможно, наши увлечения обусловили то, что мы оба видели мир другим — не таким, каким он представал обыденному сознанию. Только способ его восприятия у нас был кардинально разным — я видел мир как кусочки застывших мгновений, серию снимков, а она — как череду мелькающих вспышек в ритме танца. Изучать мир на другой скорости — вот чему мы учились друг у друга.

Со временем я стал воспринимать внешность Киры совершенно по-другому. Возможно, мой взгляд на нее уже стал несколько субъективным, и все дело заключалось в простой народной истине, которая гласит, что отнюдь не красивая красива, а любимая. Однако мне казалось, что она сознательно меняла свой внешний облик, находясь со мной. И хотя она по-прежнему была похожа на девушку-подростка, однако фигура ее стала какой-то более женственной и округлившейся. Мне казалось, что одежда на ней стала как-то теснее, блузки стали более соблазнительно обтягивать ее в верхней части, а юбки (она даже стала носить юбки!) — в нижней. Ее короткая стильная стрижка слегка отросла, и она не торопилась снова укорачивать волосы. Кира стала зачесывать их назад, на косой пробор, пользуясь гелем для укладки, это обнажало ее высокий чистый лоб, а волосы блестели и выглядели крайне сексуально.

Когда я первый раз встретил Киру, стрижка у нее была очень короткой. Тогда ее прическа показалась мне чересчур мальчишеской, поэтому у меня не возникло к ней симпатии с первого взгляда. Позже она мне сказала, что в этот день после института у нее была генеральная репетиция в клубе «Грибоедов», поэтому на ней были странный макияж и одежда. Со временем она стала отращивать волосы и укладывала их так, что они торчали стильными перышками в разные стороны. Ее игольчатые прядки мне всегда напоминали рождественскую елочку. Впереди у нее были две прядки, которые постоянно лезли ей в глаза, но мне всегда нравилось отводить их в сторону, чтобы заглянуть ей в лицо. Для меня это был целый ритуал вечерами, когда мы сидели на диване перед телевизором. Мне казалось, что за челкой она будто пряталась, и когда хотела, чтобы ее оставили в покое, выпускала прядки на лоб. Можно было определить ее настроение по тому, как она укладывала волосы: если прядки были убраны со лба и заколоты маленькими заколками назад, значит, Кира пребывала в благостном расположении духа.