Ирина Королева - Исцеление прощением

Ну вот, и умный, воспитанный профессор туда же! Второй день подряд она слышит о том, что ей надо было выбрать другую профессию! Она чуть было не вспылила «Какую же?», но вовремя придержала язык. Ей неожиданно стало весело. Происходящее показалось ей водевилем, в котором она играет главную партию. Но есть ли у нее партнер?

Не будет она ничего говорить и в чем-то оправдываться. Все равно сейчас ее никто слушать не станет. Вон как все повернулось. Пусть разъяснится само собой. Такие случаи бывают. К тому же Полина хорошо понимала, какая ответственность лежит на Холмогорове. «Как бы я поступила на его месте?» — спрашивала она себя.

Странное дело, горечь и обида не заслонили в ней понимания того, что по-своему Холмогоров прав. И эта резкость, граничащая с жестокостью, — на самом деле есть та принципиальность, без которой немыслимо истинное служение медицине. Как врач она это не только понимала, но даже разделяла позицию Холмогорова. Даже в гневе он был таким, что его хотелось уважать. Но ведь она его не только уважает, она его любит, без ума любит, а он… Что он опять говорит?

— Так вот, пока я даю вам отпуск. А ваши обязанности… найду, кому перепоручить. Позже я сообщу вам мое окончательное решение.

— Никита Михайлович, я действительно не имею отношения к поломке томографа, — проговорила Полина, тихо ужасаясь про себя не тому, что он ее увольнял — да, да, увольнял, и это было совершенно ясно, — а тому, что она не будет его каждый день видеть! Это чувство выключило в ней способность соображать, и какие бы то ни было доводы рассудка сейчас не могли бы пробиться в ее сознании. Она потрясенно молчала. Но полет продолжался. Куда же она летит?

— Извините, но мы все неплохо умеем читать. Ваши оправдания излишни. Напрасно вы стоите на своем перед неопровержимыми доказательствами вашей вины. — Слова Холмогорова вернули ее к действительности. Он раскрыл лежащие перед ним на столе журнал и историю болезни пациента из девятой палаты. Полина всмотрелась — действительно, ее рука.

Лицо Полины побледнело. Дело оказывалось сложнее, чем показалось ей сначала. Ну, ничего. Все равно она не унизится до доказательств обратного. Только не с ним препираться!

— Когда и кому мне следует передать дела? — тихо спросила она совсем не своим голосом с каким-то неожиданным наслаждением и поняла, что падает с трамплина отвесно вниз.

— Прямо сейчас. Максим Петрович, вы возьмете на себя обязанности доктора Бережковой.

А вам, Полина Николаевна, я желаю в дальнейшем проявлять больше ответственности и научиться признавать свои ошибки. — Холмогоров жестом попросил обоих покинуть кабинет и, не дожидаясь, пока они выйдут, рухнул в кресло, словно ноги у него подкосились.

— Ну и дела, — протянул Гулов уже в коридоре. — Это вы его довели, Полина Николаевна. — Его оценивающий взгляд заскользил по расстегнутому халатику Полины, не скрывавшему ее утренних стараний, по ее рассыпавшимся по плечам волосам. — Как это вы хотели свалить свою вину на меня? — добавил он, чуть запнувшись.

— Я, конечно, всегда знала, что вы не особенно хороший врач. Но что у вас такой подлый характер, мне стало известно только теперь, — устало ответила Полина, сил на бурную реакцию у нее не было.

— Да прекратите же вы, наконец, ломать комедию. Я вообще не понимаю, почему вы именно меня хотите втянуть в свои неприятности? Почему на меня упал ваш выбор? Может, Полина Николаевна, вы обиделись, что я вчера хотел пригласить вас провести со мной время? Это ваш способ отомстить мне? Честно говоря, я был о вас лучшего мнения…

Полина смотрела на Гулова во все глаза. Ну полный бред! Абсурд! Она открыла было рот, чтобы что-то ему ответить, но толком ничего не могла сообразить. Было ясно, что сейчас ей с этой ситуацией не совладать. Она молча повернулась и пошла разбираться с бумагами. Утренний обход проводил вместо нее Гулов. Приведя в порядок истории болезней, она медленно и аккуратно сняла белый халат. Сегодня он ей не пригодился.

«Когда еще я смогу надеть его снова?» — замедленно подумала она, вешая халат в шкаф и тихонько закрывая дверцу, словно переворачивая последнюю страницу прочитанной книги. Мыслей в голове не было никаких. Она защелкнула сумочку, бросила привычный взгляд в зеркало. Принцесса Греза была чуть усталой, но по-прежнему божественно прекрасной. Взгляд ее глаз стал глубже и пронзительней. В нем отражалось новое чувство. Она еще не нашла ему названия, но это чувство в ней росло и вытесняло все остальные.

— Что-то случилось, Полюшка? — спросила Татьяна Андреевна, удивленная тем, что дочь вернулась так необычно рано. Она сразу же заметила, что Полина не в себе. Что-то произошло. Только вот плохое или хорошее? Понять было трудно, но материнское сердце встревожилось.

Дочь бессильно опустилась в кресло.

— Профессор Холмогоров отстранил меня от работы, — заговорила она бесстрастным голосом. — Он считает, что мне нельзя доверять. Я даже не знаю, придется ли мне теперь когда-нибудь снова работать врачом, — сама плохо веря в то, что она говорит, нарочито конспективно и четко выложила она матери все неприятности сразу.

— Что это значит? — спросила мать растерянно. — Он что, с ума сошел? — Ей казалось, что дочь чего-то недоговаривает. Она часто ей рассказывала о Холмогорове, и профессор казался Татьяне Андреевне человеком, достойным уважения. Что же это он?

Полина собралась с духом и рассказала матери во всех подробностях о том, что произошло сегодня утром. Опустив только подробности о своих чувствах. Пока. Потом она скажет и об этом. Или не стоит волновать мать? Догадывается ли она? Раньше всегда догадывалась. Раньше — это когда она, Полина Бережкова, лучшая ученица в классе и в группе, училась в школе и потом в институте, где у нее была масса поклонников, но никто всерьез ей не нравился, все казались глуповатыми и незначительными, а ей хотелось совсем другого. Кажется, она это получила. Полина горько усмехнулась. И было чему.

— Ты не можешь этого оставить просто так! — не успокаивалась Татьяна Андреевна. — Какое он вообще имел право тебя обвинять! А почему не спросили этого твоего, из девятой палаты? — Женщина волновалась и не очень отдавала себе отчет в том, что она говорит.

— Мама, ну нельзя же нарушать профессиональную этику! Это еще хуже, чем обвинить меня в несуществующем проступке, — с легкой укоризной проговорила Полина и слегка улыбнулась матери. Она знала, что мама сейчас одумается, и продолжила: — Вот почему только он больше поверил Гулову, чем мне? Мужская солидарность? Что-то не похоже…

— И ведь это люди, с которыми ты не первый год работаешь!.. — с готовностью подхватила мать. — Как им только не стыдно так себя вести! Я имею в виду, должно же быть какое-то доверие… Они должны знать, что ты человек, на которого можно положиться.