Эмили Джордж - Шепот весны

— Шокируют окружающих. Как и твои наряды.

— Ах, вот как. Наконец-то дело дошло и до моих нарядов. — Она была вне себя от бешенства. — Что ж, благодарю тебя, Ульрих!

Петер зажмурился, как от удара… Боже, что он делает? А главное, зачем? Он же не хотел спорить с Илоной и, тем более, ссориться с ней. Ведь не будь выходных, которые они проводили вместе, он сошел бы с ума. Ему захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

— Извини, пожалуйста. Я не хотел. Вспылил.

Он подошел к ней и обнял. Она еще минуту сопротивлялась, но затем крепко прижала его к груди.

— Это ты меня прости. Я не хотела тебя обидеть. Не понимаю, с какой стати я так завелась. Из-за какого-то портрета… Ты прав, он действительно никуда не годится.

— Глупости! Портрет просто замечательный. — Он взял в ладони ее щеки и стал поглаживать, успокаивая… — Вообще-то ты права. Меня давно уже тяготит собственное существование. Все время чувствуешь себя машинкой для пересчитывания банкнот. Ужасно!

Он ощутил, как Илона напряглась в его объятиях. Кажется, это признание испугало ее. Ведь она считала его таким сильным…

Ему припомнились слова Франца о том, что каждый раз, когда очередной любовник Илоны начинает терять голову, эта чертовка просто бросает его. Значит, вскользь брошенная фраза вовсе не шутка, а предостережение. Не зря она назвала его Ульрихом…

А он… он, кажется и вправду полюбил эту ведьму. Как говорится, втюрился по самые уши.

Странно, но эта мысль нисколько не испугала Петера. Наоборот, он даже ощутил некоторый внутренний подъем. Конечно, в том, чтобы любить, зная, что тебя только хотят, радости мало. Но ведь какие-то шансы у него есть. И он сделает все, чтобы найти путь к ее сердцу. А когда он откроется ей, она не бросит его. Не захочет.

— Илона, — прошептал он, нежно прижимая ее к себе.

— Что?

— Ничего. Мне просто нравится обнимать тебя.

— Правда?

В ее голосе, однако, прозвучали скептические нотки.

— Да. И я… я предлагаю тебе… — Она затаила дыхание. — Продолжить нашу работу. Я просто жажду опять оказаться в позе лотоса.

Илона игриво хихикнула.

— Ты точно уверен в этом? Чем именно эта поза тебя прельщает?

Он сделал вид, что не понял намека. В конце концов, должны же быть у них какие-то общие интересы, кроме секса!

— Время идет, а работа стоит. Продолжим?

— Что ж, — она нехотя подошла к мольберту. — Пожалуй, мне следовало завести другого натурщика. Более понятливого. Но я привыкла к твоему лицу, не считая уже других частей тела.

Петер рассмеялся.

— Ну, ты меня успокоила. А я думал, ты видишь во мне только выгодного клиента.

— Не смеши! Если бы я брала в любовники всех своих заказчиков, у меня не оставалось бы время для живописи.

Петер хотел еще что-то добавить, но голос его пресекся.

И только теперь Илона увидела, каких трудов ему стоит опуститься в позу лотоса. Особенно не вписывалась в форму цветка та самая «деталь».

Вдруг Петер бросился вперед и схватил ее. Его губы буквально впились в ее полуоткрытый рот, руки скользнули по талии и обвили тело мертвой хваткой.

Не ожидая нападения, она инстинктивно выгнула спину и уперлась локтями в его плечи. Но он одним резким движением сломил ее слабое сопротивление.

— Видишь, — шепнул он ей на ухо — какая ты хрупкая. Ты нуждаешься в защите.

Эти слова заставил и Илону задуматься.

В защите от кого? От окружающего мира? Но она достаточно крепко стоит на собственных ногах и не нуждается в покровительстве. Тогда… от самой себя? Что ж, пожалуй. Но, может быть, он имеет в виду совсем другое? И ей надо защищаться от него, Петера Адлера. Тогда это — наихудший вариант. Потому что она любит, безумно любит этого человека. Неужели он понял, что опасность кроется в нем самом: его глазах, его губах, его…

Впрочем, это ничего не меняет в том, что сейчас произойдет. Сейчас не время задумываться…

— Ты просто чертовски привлекателен! — бросила на ходу Илона, входя в свою маленькую черно-белую кухню в воскресенье утром.

Петер и вправду выглядел великолепно — в костюме цвета морской волны его серые глаза отливали нежной голубизной.

За эти два дня Илона почти смирилась с мыслью, что любит Петера, и перестала бороться сама с собой — ведь она продолжала таять каждый раз, когда он дотрагивался до нее. А вчера вечером так и не смогла насладиться им сполна.

Что ж, жизнь идет своим чередом, и как бы не сложились дальше их отношения, она будет с благодарностью вспоминать время, которое они провели вместе. У нее хватит сил, чтобы вернуться к прежней жизни, когда пролетят эти пять месяцев.

Естественно, она никогда не откроет ему сокровенной тайны своего сердца, — это было бы глупо. Она прекрасно понимает, что произойдет сразу после такого признания. Мужчины, подобные Петеру, принимают женскую любовь как должное. Она и глазом не успеет моргнуть, как он превратится совсем в другого человека — самоуверенного, властного, даже жестокого. Исчезнут ласковые взгляды, нежные прикосновения, маленькие услуги, которые влюбленные мужчины оказывают своим избранницам. И что самое ужасное — она, Илона, превратится в его постельную принадлежность, некий инструмент для удовлетворения похоти, который всегда под рукой…

Нет, она не допустит этого, не позволит ему поглотить себя.

Чмокнув Петера в чисто выбритую щеку, Илона поставила чайник на плиту.

— Ты уже одет! — удивилась она. — Но ведь крестины назначены на одиннадцать.

— Уже десять, — заметил он.

— Правда? Но церковь всего в десяти минутах отсюда. И я уже приняла душ и сделала макияж. Через сорок минут я буду одета, и без четверти одиннадцать мы сможем выехать.

— А может, нам лучше отправиться чуть раньше, дорогая?

— Хорошо, я постараюсь управиться быстрее.

Петер страдальчески закрыл глаза.

— Хорошо еще, что мы летим не на самолете, — пробормотал он.

— Хватит ворчать, торопыга, — поддразнила Илона, наливая себе кофе, уже третью чашку с тех пор, как встала с постели. — Психиатры утверждают, что все ненормальные куда-то торопятся.

— По-твоему, я сумасшедший?

— Похоже, у нас обоих крыша поехала, — протянула она, томно потягиваясь.

Да, прошедшую ночь иначе и не назовешь, как безумной.

Илона и представить себе не могла, что она такая… выносливая. И только утром, открыв глаза, почувствовала цену этой выносливости. Каждая мышца, каждая клеточка измученного тела болели и ныли. Примерно так же она чувствовала себя, когда впервые слезла с седла лошади. Тогда ей только что исполнилось восемнадцать, и это была ее первая поездка верхом.

Кто мог подумать, что спустя почти десять лет она снова станет страстной поклонницей верховой езды? Эти ночные скачки не менее изнурительны, хотя и доставляют неизмеримо больше удовольствия.