Майя Блейк - Прекрасная натурщица

Потом он спокойно шагнул вперед и помог ей усесться за стол. Но, несмотря на его попытки вести непринужденный разговор, он был крайне напряжен. Зуки не осмеливалась спросить, то ли это от того, что она видела его в студии, то ли из-за ее платья.

Когда ее соски напряглись и уперлись в тонкий шелк платья, она попыталась закрыться руками. Он поставил свой бокал на стол и решительно отвел ее руки в стороны.

– Мы одни, Зуки. Не прячься от меня.

Ее губы скривились в жесткой усмешке.

– Я зря надела это платье.

– Оно испытывает нашу силу воли и терпение, красавица. Но мы продолжим, – шутливо ответил он, но она заметила, как он с силой сжал зубы. Рамон ерзал на месте всякий раз, когда смотрел на ее грудь.

Ближе к концу ужина она решительно отложила в сторону нож и вилку.

– Либо мое платье беспокоит тебя сильнее, чем ты хочешь признать, либо с тобой творится что-то неладное. Это как-то связано с погромом, который ты устроил в студии? – смело спросила она.

Он сильнее напрягся и ответил не сразу. Она уже решила, что он ее проигнорирует, но потом он пожал плечами:

– Я творческий человек. Время от времени у меня бывают приступы ярости, если что-то не получается.

– Когда тебя оставляет муза?

Он поморщился, оглядел ее тело и отвернулся:

– Я предпочитаю называть это разочарованием.

– И как долго оно продолжается? – спросила она и мысленно пнула себя.

– Я написал последнюю картину восемь месяцев назад. Моя последняя скульптура была сделана еще раньше.

Зуки перестала жевать. Неужели на Рамона так повлияло расставание со Светланой, что он перестал творить? Она посмотрела, как он пьет красное вино, и у нее сдавило грудь.

– Почему твои родители решили назвать тебя Зуки? – спросил он.

Она посмотрела на него, немного испугавшись неожиданного вопроса. Но, радуясь возможности сменить тему, она улыбнулась:

– Меня так назвала моя мама. Это было имя ее любимой учительницы. Еще в детстве она решила, что так назовет свою дочь.

– И твой отец не возражал? – произнес Рамон.

Настроение Зуки сразу испортилось. Она отвела взгляд в сторону, скрывая гнев и обиду, которая терзала ее всякий раз, когда она думала об отце, игнорирующем ее существование.

– Я не имела чести встретиться с моим отцом первые пятнадцать лет моей жизни. Он сбежал от моей матери, проведя с ней всего одну ночь, – сказала Зуки. – Когда она узнала о беременности, выяснилось, что он лгал ей о своем семейном положении. И я ему была не нужна.

Рамон смотрел на нее почти в ярости.

– И ты не искала его все эти годы?

– Последние десять лет нет. Я пыталась его найти, когда мне было шестнадцать. Однажды я прогуляла школу и поехала к нему в офис. Возможно, это было не лучшее место для выяснения отношений. Во всяком случае, он не хотел меня знать. Он ясно дал мне это понять. Поэтому я решила больше к этому не возвращаться.

– Неужели ничего нельзя было изменить?

– Не знаю. Но он в курсе, где я живу. Однако он меня не искал.

Выражение лица Рамона стало мрачным и серьезным, он в ярости поджал губы.

– Мне жаль, – сказал он.

Не осознавая, что делает, Зуки коснулась ладонью руки Рамона. Он резко выдохнул, посмотрел на их соединенные руки, а потом взглянул Зуки в лицо.

– Не расстраивайся, – произнесла она. – У тебя была дружная семья, поэтому ты сожалеешь, что я не общаюсь с отцом. Но, по-моему, я ничего не потеряла.

Он напрягся и прищурился.

Зуки прикусила губу.

– Из того, что я знаю, у него и моей матери не было будущего. Я думаю, она влюбилась в саму идею влюбиться в мужчину. Кроме того, он никогда не бросил бы свою жену ради женщины, с которой провел одну ночь.

– И это знание никак не повлияло на твои действия? – настаивал он. Его тон не был таким резким и осуждающим как в день панихиды. Но Зуки все-таки убрала руку, прежде чем ответить на его вопрос.

– Подумай об этом, Рамон. Мы с тобой тоже провели одну ночь вместе. И мы даже не слишком нравились друг другу. Но я здесь и пытаюсь зачать с тобой еще одного ребенка, а это значит, что я хочу его. Врачи заверили меня, что вероятность врожденной сердечной недостаточности была низкой, но я все равно испугалась…

– Что? – Он резко прервал ее.

Она затаила дыхание:

– Ребенок…

– Наш ребенок.

Она отрывисто кивнула:

– Нашему ребенку поставили диагноз врожденного порока сердца. – Она нахмурилась. – Ты говорил, что собирал обо мне информацию. Я думала, ты знаешь…

Рамон опрокинул бокал, и красное вино залило белую скатерть.

– Боже, – пробормотал он. Его губы приобрели пепельный оттенок. Он смотрел на нее, казалось, бесконечно, потом вскочил на ноги и отошел от стола.

– Рамон…

Он повернулся к ней лицом:

– Скажи мне, как… – Он сглотнул.

Она содрогнулась от боли.

– Мы предохранялись, поэтому я не подозревала, что беременна. Когда я сделала УЗИ, и он выявил порок развития плода, мне сказали, что шансы ребенка выжить после очень рискованной операции крайне низкие. Я сделала обширное обследование. Никто не гарантировал мне рождение здорового ребенка.

– Поэтому ты сделала аборт? – спросил он, и она отрывисто кивнула. – Значит, изначально ты хотела сохранить ребенка?

– Да. Разве ты об этом не знал?

Он громко выдохнул, и его лицо исказилось в страдальческой гримасе.

– Нет. После того как Луис сказал мне, что ты избавилась от ребенка, я не желал ничего слышать. Мы не разговаривали с ним несколько недель, а потом решили больше это не обсуждать. Детективы собирали информацию о твоих мужчинах и финансовом положении. – Он закрыл глаза и покачал головой. – Боже правый!

– Мне жаль.

Открыв глаза, он посмотрел на нее с ожесточенным раскаянием:

– Нет, это я должен сожалеть.

К ее горлу подступил ком, а глаза защипало от слез. Тихо ругаясь, Рамон подошел, присел перед Зуки на корточки и большим пальцем вытер слезы с ее лица.

– На этот раз у нас все получится, – решительно и хрипло произнес он. Схватив за руку, он повел Зуки на террасу, где она тихо рассказала ему обо всем и ответила на его вопросы.

Много времени спустя они вернулись к столу. Им подали десерт.

Рамон положил ей на тарелку пастелитос.

– Ешь, это твои любимые, – приказал он и вручил ей большую порцию мороженого.

Она смотрела на большое аппетитное блюдо.

– Ты меня откармливаешь?

– Нет, я пытаюсь поскорее накормить тебя, чтобы у меня была возможность затащить тебя в спальню и стянуть с тебя это проклятое платье, – хрипло ответил он, и его глаза страстно сверкнули.

Поднимая с пола разорванное платье на следующий день, Зуки подумала, что до сих пор не понимает, почему Рамон солгал ей о том, будто он расторг помолвку со Светланой.