Алексей Борисов - Клонированная любовь: Как две капли

А вдруг нужен?

На 23 февраля она подарила мне музыкальный центр — пластиковую коробку с лампочками и циферблатами, в которую можно вставлять компакт-диски и слушать музыку. Я, конечно, понимал, что пользоваться этой штукой предстоит в основном не мне — какой из меня меломан! — а ей с ее друзьями, когда они в очередной раз будут здесь обретаться. Но все равно был ошеломлен, настолько дорогой и фешенебельной была в моем представлении эта штука. Пытался отказаться. Ирина, смеясь, отнекивалась:

— В конце концов, кто знает, может, ты спас мне жизнь! — и на вопрос, откуда взяла такие деньги, только махнула рукой.

К счастью, подоспела пенсия, и я смог купить ей на Восьмое марта большой букет. Догадываясь, что после обеда она будет нарасхват, встретил утром, когда Ирина бежала на занятия; едва сам не ошалел, увидев, каким обалденным светом распахнулись ее глаза. Долго смотрел ей вслед, думая, что же она будет в течение трех пар делать с этим моим неуклюжим букетом, куда поставит, где спрячет, может, попросит сохранить его в преподавательской. Хотя, конечно, проще просто выкинуть…

Несколько раз хотелось все-таки попытаться встретить ее мать, поговорить с ней, объяснить, что я ни на что не претендую, что виноват, и попросить только лишь рассказать Ирине, кто же я такой на самом деле. В моем представлении, это дало бы мне право встречаться с «клоненком» не на правах «обмена услугами», а на каких-то более нормальных, человеческих основаниях. У нас появилось бы больше доверия. По крайней мере, она знала бы, что я — не чудаковатый старикашка, а ее отец!

Но, с другой стороны, в этом теперь и не было особого смысла. Для такого привыкшего к одиночеству человека, как я, внимания было более чем достаточно. Заприметив как-то у меня в прихожей лыжи, она тут же сообщила, в каком из пригородных лесопарков катается по воскресеньям с подругами.

С тех пор по выходным, испуская клубы пара, я прокладывал лыжню для стайки хихикающих девиц, терпел шаловливые обстрелы снежками и с дурацкой обстоятельностью показывал им, как надо разводить в лесу костер, — как будто им это когда-нибудь в жизни пригодится! Неудобства от чувства неловкости компенсировались единственно тем, что, когда подруги разбегались по домам или более веселым компаниям, Ирина иногда оставалась со мной, и мы шли по лесу вдвоем, чаще — бок о бок, прокладывая две параллельные лыжни, и между нами в такие минуты устанавливалась некая особая близость. Я самым натуральным образом ощущал ее частицей самого себя, чувствовал, как в ее раскаленные долгим бегом легкие врывается свежий бодрящий воздух, как сильное молодое сердце гонит по жилам жаркую алую кровь, как бодряще напрягаются мышцы, тонизируя нервные окончания и превращая ее всю в стремительную птицу, стелющуюся в полете над слепящей белизной снега…

Ловкая и тренированная, на коротких дистанциях она даже обгоняла меня, бывалого лыжника. Вырвавшись на пригорок, на секунду оглядывалась и неслась вниз, оставляя за собой колючий и искрящийся шлейф инеевой пыли, и франтовато тормозила внизу, вычерчивая лыжами крутую дугу и поднимая высокий веер снежных брызг. Маша мне рукой в пуховой варежке, смеялась, показывая ровные белые зубы, совсем как у артистки, и щеки ее расцветали приливающей кровью, совсем как юные розы, и она улыбалась широкой жизнерадостной улыбкой здоровой и счастливой девушки — и я сознавал, что жить стоит хотя бы ради того, чтобы она иногда одаривала меня и весь мир такой улыбкой…

Затем, укрывшись от ветра в какой-нибудь рощице, мы пили из пластиковых стаканчиков кофе из термоса, который я возил в рюкзачке за спиной, и кормили крошками крохотных синичек, и ехали обратно, к серой гряде многоэтажек на окраине города, только когда заполуденное солнце начинало откладывать на снегу длинные синеватые тени.

Каким-то образом она достала мне бесплатный абонемент в физкультурный комплекс, и хотя теннисист я был никакой, зато мог вволю смотреть, как она бегает в короткой юбочке по корту и заправски лупит тяжелой ракеткой по мячу. Правда, домой ее подбрасывал на своем джипе какой-то лоснящийся субъект с черными усиками, но, уезжая, она так восторженно улыбалась мне и так сердечно махала при расставании ладошкой, что я не мог даже и представить себе, что у нее с этим типом может быть что-то плотское.

Мне тоже хотелось возить ее на джипе. Хотелось стать жестким и расчетливым, как все нынешние хозяева жизни. Сидя дома в одиночестве, я пересчитывал свои ракушки и прикидывал, за сколько их согласится приобрести какой-нибудь музей. Получались гроши.

Все эти проявления внимания были настолько мной не заслужены, что я даже обрадовался, когда Ирка в очередной раз изобразила из себя лисичку и начала ластиться ко мне. Капитулировал сразу, едва только увидел ее деланно надутую, извиняющуюся мордашку. Наверное, уже не смог бы отказать ей ни в чем. Но видели бы вы, каким восторженным, благодарным светом вспыхнули ее глаза! За такой свет можно и в прорубь нырнуть, и из окна броситься! И лишь потом, когда она, чмокнув меня в мохнатое ухо, убежала по своим делам, я осознал, что какой-то там ключ и даже целая квартира такое свечение породить, вызвать, возбудить не могут. Так сияют только глаза женщины, которая почувствовала свою власть над мужчиной и которая за эту власть ему благодарна!

Вы скажете, что эта девчонка просто-напросто вила из меня веревки. Очевидно, так оно и есть. Но сейчас, по прошествии времени, я могу лишь сказать, что это были одни из самых счастливых дней моей жизни. Наконец-то я получил возможность о ком-то думать, заботиться, переживать, короче, расходовать запас доброты и нежности, накопленный за долгие годы бесприютной жизни. Оказалось, что это излитие добра приносит почти физическое наслаждение. Я даже помолодел — по крайней мере, так заверила меня директорша нашей станции юннатов.

А чего стоили те крохотные знаки внимания, сюрпризы, которые она оставляла после своих посещений! Смешной рисунок на конфетной обертке, на котором я был изображен в виде Винни-Пуха, а она — в виде обаятельного Пятачка, со стройными ножками, в коротенькой юбочке, пелеринке… Пятачка, в котором пятачкового был только носик. Или вылепленная из хлебного мякиша птичка, присевшая на ручку форточки! Бумажный кораблик с названием на борту «Lucky Irena»! Я находил их, возвращаясь с работы, и долгими студеными мартовскими вечерами у меня была, по крайней мере, возможность думать и выдумывать тайный смысл, которые содержали или могли бы содержать эти маленькие сюрпризы. Сначала я оставлял безделушки на своих местах, но когда их накопилось уже изрядно, отвел им верхнюю полку в своем шкафу — там, где в спичечном коробке хранился каштаново-рыжеватый волос, подобранный мною с подушки…