Лора Браун - Геометрия любви: Банальный треугольник

Когда он вернулся с подносом, то с разочарованием отметил, что оценить его старания гостья не сможет. Та свернулась калачиком на диване и мирно посапывала. Дэниэл поставил чай на стол и, решив дать своей фантастической гостье возможность выспаться, тихонько принес большой плед из верблюжьей шерсти из кабинета и аккуратно, стараясь не разбудить, накрыл ее. Сам же он устроился в одном из кресел напротив.

На город опускались сиреневые сумерки. Но им не удалось захватить улицы: одна за другой зажглись витрины, и романтичный полумрак укрылся в подворотнях.

Дэниэл чувствовал, что этим чудесным вечером в его жизнь властно вторгается что-то новое. Конкретнее он сам определить еще не мог, но хотел надеяться, что это не обман. Что жизнерадостная американка, так бурно, со скандалом, ворвавшаяся в его тихое, размеренное бытие, не просто очередной слайд, который, промелькнув в ряду себе подобных, незаметно исчезнет, а мечта, для достижения которой ничто не цена. Мечта, которую можно назвать смыслом жизни.

Он встал и подошел к дивану.

— Чудо. И здесь. — Он наклонился и прошептал: — Ты — мое чудо!

Тибби, казалось, услышала его и улыбнулась во сне.

Дэниэл, замирая от собственной смелости и почти не веря в реальность происходящего, вглядывался в лицо прекрасной незнакомки. От ее волос исходил аромат свежих яблок. Длинные ресницы чуть вздрагивали.

Его губы оказались совсем рядом с ее губами Сейчас она, воплощение феминизма, самодостаточности и самостоятельности, вовсе не казалась таковой. Она была… беззащитна, доверчива, открыта. Голова ее склонилась на плечо, губы трогательно приоткрылись, показывая ряд жемчужно-белых зубов. Дыхание оставалось ровным и спокойным. Дэниэла охватило неистовое желание обнять эту молодую женщину, представляющуюся сторонним наблюдателям излишне сильной и напористой. И лишь внимательный, неравнодушный человек мог действительно разглядеть ее, понять и принять такой, какая она есть, не требуя жертв и не сковывая обязательствами. Он уже ощущал ее тепло, чувствовал ее дыхание на своих устах и замер, боясь пошевелиться, но губы помимо его воли приближались к губам прекрасной американки.

— Ой, а я, кажется, заснула, — тихонько рассмеялась Тибби, рискнув вновь открыть глаза. Она высунула из-под пледа руки, сжала ладони в кулачки и с удовольствием потянулась. — Сколько времени? Уже поздно? — Тибби вскочила и бросилась вынимать платье из стиральной машины. Оно было абсолютно сухое, но мятое. А вот пиджак все еще был влажным. Тибби лихорадочно натянула сапожки. Спросонья получалось плохо, и Дэниэлу пришлось помочь ей.

— Спасибо. Огромное. Я очень тебе благодарна. Чай… и картины… и все… просто замечательное, — опомнилась она уже на пороге. — Но мне действительно пора. Поздно. — Тибби беспомощно улыбнулась. Дэниэл тоже надел ботинки и протянул руку к вешалке за курткой.

— Я провожу тебя?

— Хорошо, — согласилась она.

Дэниэл, как истинный джентльмен, собирался проводить даму до гостиницы. Но Тибби, как истинная феминистка, ему не позволила. Дело вовсе не в том, что ей не хотелось провести в обществе обаятельного доктора еще несколько минут. Но с мужчинами спешить нельзя, надо показать «своему врачу», как она порой спонтанно называла его в мыслях, что его победа еще не окончательна. Но основная проблема была иного рода, и имя ей — Питер. Тибби уже предчувствовала, какая сцена ожидает ее в гостинице. И она не желала втравливать в это Дэниэла. Пусть они провели день вместе, но вернется она в одиночестве, гордая и независимая. Так что на углу Каледониан и Кэмден-роуд они расстались.

— Пока, доктор Глэдисон! Вы оказались на редкость приятным собеседником. Так что прекрасный вечер — это ваша заслуга. Только не забудьте убраться в квартире, чтобы будущие гостьи ненароком не превращались в пациенток травматологического отделения! — не удержалась она от язвительной реплики.

— Пожалуй, сегодня наилучший вариант — когда пациенты становятся моими гостями, — парировал Дэниэл.

Тибби рассмеялась и ушла.

«А теперь главное — не оглянуться. Нет, Тибби, я сказала — смотри перед собой, он не должен видеть, что интересен тебе… Черт, ну не верти же ты головой! — говорил ей мудрый внутренний голос. — Эх, ну что же ты!» Тибби, не выдержав собственного любопытства, повернула голову и убедилась, что Дэниэл все еще стоял на том месте у книжного магазинчика, где они расстались, и смотрел ей вслед. Он прощально и грустно помахал рукой.

Лучи заходящего солнца в последний раз ласково выглянули из-за облаков и растворились в вечернем сумраке. Асфальт, впитавший за день много тепла, казался мягким и приглушал звук шагов. Впервые за много месяцев она наслаждалась прогулкой в одиночестве — просто так, потому что вечер теплый, потому что очень нравится город (с недавних пор, надо сказать), потому что в ушах еще звучат шутки Дэниэла и так легко им улыбаться… Однако ее вновь посетили мысли о Питере, и мысли эти оказались не из приятных — мучили угрызения совести.

Уходя из гостиницы, она сказала, что сходит в больницу и это совсем-совсем ненадолго. А сейчас уже поздний вечер. Что подумал бедняга, столько прождав ее?

Но в самом деле, что тут такого: неужели у свободного человека нет права развлечься так, как она хочет, и провести время в компании мужчины, который ей приятен? Ну задержалась. Ну опоздала. И что? Ведя сама с собой примерно такие переговоры, Тибби дошла до гостиницы, благо было совсем недалеко.

У входа в «Ридженси» росли четыре липы. Они были очень старыми, и листва их тихо шелестела на ветру. Под липами стояла весьма живописная скамейка, которую из-за ее живописности уже лет тридцать не убирали отсюда и всячески поддерживали в «рабочем» состоянии. Рядом с этим произведением архитектуры достойно смотрелась унылая фигура вечно страдающего юноши. О его душевных муках можно было догадаться по выражению лица: уголки губ опущены, а в глазах, при ближайшем рассмотрении, блестят слезы. Питер, погруженный в мрачные раздумья относительно того, звонить ли в морг или оставить себе хоть маленькую надежду, заметил Тибби не сразу. Глаза его расширились. Теперь, когда напряжение последних часов спало, он не мог сдержать нахлынувших эмоций. Вид у путешественницы был виноватый, но отнюдь не несчастный. «Значит, с ней ничего не случилось. У нее все хорошо, а я тут…» — пронеслось в мозгу. К горлу подкатил комок.

— Питер, послушай, ты только на меня не обижайся, я тебе все объясню. — Тибби, как всегда, сделала лаконичное и эффектное вступление.

— Меня интересует только то, что с тобой все в порядке. Я, знаешь ли, несколько беспокоился, — с трудом проговорил Пит. Голос у него дрожал.