Мейси Ейтс - В твоей власти

— Для чего?

— У тебя свои секреты, у меня — свои. Теперь, может, познакомишь меня с твоим другом?

— «Друг» — не совсем верное слово.

Зейн положил руку Софи на талию, и они вместе направились к Джамалу. Он был высок, почти одного роста с Зейном, с таким же грозным выражением лица.

— Вы, должно быть, репортер, — поинтересовался Джамал.

— Да, все верно. — Софи протянула руку. — Софи. Софи Парсонс.

Мужчина кивнул:

— Я полагаю, мы должны дать вам интересный материал.

— Мы направили твою женщину обратно в палатку.

— Она просто под моей защитой. И все.

Джамал посмотрел вдаль, не отрывая взгляда от линии горизонта.

— Это не мое дело, аль-Ахмар. Пока ты не вмешиваешься в мои дела, я не буду мешать. Я желаю счастья для тебя, сейчас здесь главный я, а не мой отец. Его прием был бы не таким гостеприимным.

— Вражда между нами бессмысленна. Мы оба хотим одного и того же — блага для тех, кем мы правим. А сейчас позволь мне вернуться в палатку.

Джамал приподнял бровь.

— Понимаю. Если бы меня в палатке ждала такая женщина…

— У тебя есть жена. И Софи не моя любовница.

— Успокойся, аль-Ахмар. Я на твою женщину не претендую. Я никому не скажу о том, что видел сегодня. Ты — человек чести, я не хочу доставлять тебе неприятности.

Зейн протянул руку, и Джамал решительно пожал ее:

— На том и порешим. Желаю тебе спокойной ночи.

Зейн повернулся и пошел прочь, пытаясь выбросить из головы его слова. Да, сегодня они с Софи переночуют в одной палатке. Но для них обоих там хватит места.

Зейн пересек двор, минуя затухающие костры. Откинув ткань, завешивающую вход в палатку, он встретился с полным тревоги взглядом Софи.

— Добрый вечер. — Он отвернулся от нее и прошел в импровизированную гостиную, где уже лежали сумки, собранные для них во дворце.

— Что ты здесь делаешь?

— Это гостевая палатка. И, так как мы оба гости, здесь мы и будем спать.

— У меня даже нет… — Взгляд Софи внезапно упал на сумки, стоявшие неподалеку.

— У тебя есть все.

— Разумеется. Мне кажется, обо мне будут заботиться в любом случае, не обращая внимания на то, хочу я этого или нет. И это только твоя инициатива.

— По-твоему, я делаю все, чтобы у тебя не было ни единой возможности почувствовать себя несчастной?

— Мы будем спать в одной палатке, и я ничего не знала об этом!

Зейн обвел рукой обширное пространство палатки, недоумевая:

— Думаешь, тебе одной позволили бы здесь спать? А не слишком ли шикарно?

Софи отвела с лица золотистые волосы, сверкавшие в свете лампы.

— Признаюсь, я действительно так думала.

Зейн указал на полосу шелка, свисавшую с потолка:

— Там есть кровать.

— Хорошо. Но… мы будем спать отдельно, — сказала она, залившись ярким румянцем.

— Естественно. — Зейн открыл сумку с вещами, но оказалось, что в нем полно одежды Софи. Погрузившись руками в ворох шелка, он резко отодвинул от себя сумку. — Я не собираюсь искать любовницу. И даже если бы искал, то это была бы не ты.

Софи фыркнула:

— Хорошо. Главное, что мы понимаем друг друга.

Ладони Зейна горели там, где его кожи коснулась ткань ее платья. Три года воздержания вновь дали о себе знать. Если он чувствует такое сильное возбуждение от одного лишь прикосновения к одежде Софи, как он сможет выдержать ее постоянное присутствие?

— А теперь, — сказала Софи, — думаю, пришла пора для нашего интервью.

— Ты так считаешь?

Она подперла щеку кулаком.

— Я хотела спросить, как твоя семья пришла к власти. Мне любопытна история семьи аль-Ахмар.

— Был момент, когда все мы жили вот так. — Зейн махнул рукой в сторону палатки. — Несколько племен объединились под властью одного лидера. Затем вспыхнула война с соседней страной, и наши воины показали себя сильнейшими в битве. Наш лидер, мой прямой предок, погиб, защищая женщин и детей. Он мог бы стать шейхом, но погиб, защищая других. И его сын стал первым правителем страны, которая получила название Сурхаади.

— Очень печальная история. Твой дед принес себя в жертву, даже не зная, к чему это приведет.

Зейн повернулся:

— Отец положил начало правлению семьи аль-Ахмар. С тех пор появился негласный завет: тот, кто возьмет на себя ответственность за союз племен, будет ценой собственной жизни защищать самых слабых.

Софи сложила руки на коленях, сжимая в ладони диктофон.

— Считаешь ли ты себя последователем политического курса своего отца?

— Считаю ли я себя похожим на предка, принесшего в жертву собственные интересы ради своего народа? Нет. Тем не менее…

— А как же твой брак?

Зейн колебался, зная, что его слова могут ранить Кристин, — Софи записывала разговор, и, конечно, он появится на страницах газеты.

— Я всегда знал, что женюсь на Кристин. Да, мы не пылаем страстью друг к другу, но мы преданы нашим странам. К тому же мы оба хотим сделать все для своего народа. Если ты полагаешь, что мы жертвуем слишком многим, — это твое право.

Софи наклонилась.

— Как ты думаешь, преданности стране достаточно для заключения брака?

— Это единственная форма любви, которая мне известна.

— А как же любовь между мужчиной и женщиной?

Зейн подумал о союзе своих родителей, основанном на холодном расчете. О Жасмин и ее любовнике. Жасмин и плейбой Дэмьен, которого он когда-то назвал другом. Было ли то сильное чувство, которое заставило ее отречься от своей семьи и страны, любовью?

— Я уверен, что любовь существует, но она не вечна. И мне она не нужна, у меня другие цели.

— И ты всегда придерживался такой позиции?

— Нет, — сказал Зейн, удивив самого себя неожиданной откровенностью.

— Что произошло?

Он замер, стиснув зубы и чувствуя, что Софи застала его врасплох.

— Когда-то нас было трое. Я, Жасмин и Лейла. Жасмин скончалась несколько лет назад, — сказал он, стараясь не думать о событиях, предшествовавших ее смерти, пытаясь забыть крики, обвинения… — Горе такой силы, такая потеря… меняет тебя. Заставляет многое переосмыслить.

— Я сочувствую твоей потере, — тихо произнесла Софи.

— Это было давно. Но с тех пор все изменилось.

— Естественно. И в любом случае во многом твоя жизнь полностью отличается от жизни обычного человека.

— Что ты имеешь в виду?

Софи смахнула прядь светлых волос с лица, и его взгляд невольно остановился на ее изящной ладони. Софи казалась ему невероятно женственной и грациозной, но в то же время в ней чувствовалась внутренняя сила и неколебимая уверенность в своих силах. Первоначально Зейна привлекали ее мягкость и острый ум. Но сейчас именно противоречивость ее натуры, ловкое сочетание силы и слабости, грации и дерзости так пленяли его.

— Лично мне всегда приходилось заботиться только о себе. Да, конечно, мне не все равно, что думают обо мне другие, но твоя жизнь — сплошной «эффект бабочки». Даже самый незначительный поступок способен отразиться на судьбе миллионов людей. И я не думаю, что большинство может сказать о себе то же самое.